Прощаю – отпускаю

Впотьмах не было видно ни зги. Но Берёза со своей ношей уверенно миновал сени, пнул тяжёлую дверь и шагнул в хату, слабо освещённую лучиной. Мгновение было тихо – а затем запищали дети, заголосили женщины… Со страху Ефиму показалось, что в хате полным-полно бабья. Однако, когда глаза немного привыкли к свету, он увидел, что женщина всего одна – простоволосая, в широкой рубашке. Она забилась в угол, прижимая к себе двоих отчаянно орущих детей. В другом углу скорчилась девчонка-подросток с младенцем на руках, которого она зачем-то выдернула из люльки: та ещё качалась. На печи кто-то по-стариковски надрывно кашлял. Застыв на пороге, Ефим недоумевающе смотрел на перепуганные лица.

– Ну, что ж… Ночь короткая, а времени мало. – Берёза, одной рукой продолжая удерживать Трифона, другой очень ловко добыл из-за пояса нож. Между делом почти сочувственно спросил: – Ты что ж, Тришка, всамделе думал, что я к тебе боле не загляну? Спокойно жить думал? Опосля того, как меня и трёх моих ребят солдатам сдал? Говорил я тебе – вернусь? Говорил, что ты мне все долги выплатишь? Вот он я, здесь. Слово держу. А ребята уж не вернутся. На Зерентуе сгинули. В рудниках. А всё из-за тебя, паскудина.

Он объяснял всё это спокойно и неторопливо, словно беседуя со старым другом, но Трифон всё сильней хрипел и бился в его руках. Было видно, что даже Берёзе уже тяжело удерживать его, и атаман повернулся к Ефиму:

– Пора дело заканчивать. Режь бабу и деда на печи, а опосля и отродье решим.

В первый миг Ефиму показалось, что он ослышался. Не веря своим ушам, парень решился переспросить:

– Что делать-то?..

– Оглох? Бабу вон кончай! Да живо, тут дела ещё много…

Ефима словно обдало колодезной водой. В голове стало пусто и холодно. И – словно оборвался, пропал куда-то саднящий ком под сердцем, не дающий покоя все эти дни. И свой голос, хриплый и тяжёлый, Ефим услышал словно со стороны:

– Ополоумел ты? Ещё чего!

– Парень, ты что? – Берёза взглянул на него в упор. – Я ведь этого кабана тоже долго держать не смогу! Делай дело, говорят тебе!

– Я на такие дела слова не давал.

– Чего-чего?.. – недоверчиво переспросил Берёза. – Не ты ли божился, что теперь ватажник мой? И что любого моего слова послушаешься?

– На такое не согласен, – глухо сказал Ефим, избегая смотреть на сжавшуюся в углу женщину. – Баб-детей резать – не по-божески.

– Да ну?! – ухмыльнулся Берёза. – Никак, Бога вспомнил? И давно ли ты святой стал? Кровь-то вроде пробовал? Или брехали про тебя, что ты в своей деревне двоих за́раз уходил?

– Не брехали. Пробовал. Только тебя то не касаемо, – сквозь зубы сказал Ефим. – У тебя с этим Трифоном расчёты – вот и разберись сам как знаешь. А я тебе тут не товарищ. Загодя упреждать надо было. Кабы я знал – я б с тобой и не пошёл никуда. Баб с мелюзгой резать – тьфу…

– Эх ты, вата-ажник… – почти без зла, с неприкрытой издёвкой свистнул Берёза. – Гусей тебе на болоте пасти, а не на стругах с молодцами ходить… Лапоть! Ну и леший с тобой, сам всё сделаю. Отойди.

– Да сейчас тебе! – хмыкнул Ефим, и Берёза снова уставился на него. Казалось, теперь уже он не верит своим ушам. Чуть погодя он медленно, с тяжёлой угрозой повторил:

– Парень, не зли меня. Пошёл вон, коль у самого кишка тонка! Без тебя управлюсь. Да чтоб тебя, пёсий катыш!.. – выругался он, когда Трифон, неожиданно извернувшись в его руках, укусил Берёзу за руку. Тускло мелькнуло лезвие ножа. Трифон коротко всхлипнул и мешком повалился на пол. Дико, по-звериному вскрикнула женщина.

– Ну? Как теперь? – перешагивая через убитого и не сводя с Ефима немигающего холодного взгляда, спросил Берёза. Лезвие в его руке светилось под лучиной. – Что, лапоть драный, справишься с атаманом Берёзой?

– Однова уж справился, было дело, – в тон ему ответил Ефим. Он не стал доставать нож, зная, что обращаться с ним всё равно не умеет. То ли дело собственные кулаки! Звенящий холод в голове лишь усилился, когда Ефим привычно подобрался для драки. Он не боялся. Теперь всё было понятно, просто и не страшно.

– Парень, давай не дури! – Берёза, казалось, лишь сейчас понял, что Ефим не шутит. – Чёрт с тобой, уходи отсюда, а мне не мешай! Мои это дела! По-хорошему прошу, не то…

– Уходи сам, – посоветовал Ефим. – А здесь не трогай никого. Не по чести это вовсе.