— Смотрите, у нас даже есть реквизит. Свет, пожалуйста! — Элеонор хлопнула в ладоши. Звук отразился от стен, и маленькие огоньки светлячками порхнули с ее ладоней. Она подула на них, и они полетели в дальний угол сцены.
Моя арфа. Ее неожиданное появление раздавило меня. Значит, Они были в моем доме. Они взяли мою арфу. Я представила, как Делия с улыбкой открывает Им дверь.
— Ни одна пьеса не возможна без хорошего реквизита. — Элеонор протянула ко мне руку и жестом приказала сесть за арфу. — Сыграешь?
Я ответила сквозь сжатые зубы:
— Лучше посмотрю.
— Отлично. Я буду Дейдре. — Она поднесла руку к груди, и я почувствовала, как из меня высосали энергию. Передо мной стояла Дейдре, но говорила она голосом Элеонор. — Эодан, сыграешь роль обреченного и несчастного Люка Диллона?
— Я слишком красив… Впрочем, в роли Люка Диллона есть свои преимущества. — Он посмотрел на меня. Теперь я была готова защититься от оттока энергии. Но когда лицо Эодана превратилось в лицо Люка, я увидела, как тело Джеймса содрогнулось на куче мусора.
Элеонор нахмурилась, прекрасная даже с надутыми губами.
— Очень эгоистично с твоей стороны. Ему это повредит больше, чем тебе. — Она оглядела сцену. — Ты не участвуешь в пьесе, все остальные отмечают солнцестояние, так что в роли волынщика придется использовать тело.
Она снова хлопнула в ладоши.
— Нам нужна музыка!
Арфа начала играть мою аранжировку «Песни девушки». Элеонор запела.
Она замолчала и поднесла руку к груди.
— О, мой бесценный Люк, я так тебя люблю!
Эодан засмеялся. Его усмешка странно смотрелась на лице Люка.
— И я тебя люблю, милашка.
— Я освобожу тебя от цепей.
Эодан приблизился к Элеонор.
— А я освобожу тебя от одежды.
Элеонор улыбнулась.
— Это судьба, не правда ли? Мы сбежим вместе.
— Да, и сделаем еще кое-что вместе. — Эодан потянулся к руке Элеонор, но она отдернула руку и оперлась о нее подбородком, будто в глубокой задумчивости.
— Но как же мой отвергнутый возлюбленный? Волынщик умирает… — Элеонор с искренней грустью взглянула на тело Джеймса. — Знаю! Мы отведем его к доктору.
— Не в силах смертных противиться воле Божьей, — заметил Эодан.
Элеонор потянулась к Джеймсу и подняла его руку. Он испустил душераздирающий стон, услышав который я бросилась к нему. Элеонор жестом остановила меня, отпустила руку и печально сказала Эодану:
— Все бесполезно, Люк, любовь моя. Волынщику ничто не поможет. Оставим его и убежим.
Она потерла руки, будто втирая крем, и медленно их развела. Между ее пальцами возникло что-то похожее на грязного голубя.
— Я нашла твою душу. Я освобожу тебя.
Эодан сделал шаг вперед и театрально выпятил грудь.
— Верни мне ее.
Элеонор вдавила туманного голубя ему в грудь и снова запела:
Эодан широко улыбнулся, затем упал на сцену и закатил глаза. Элеонор притворилась, что утирает слезу, и обратилась к воображаемым зрителям:
— Вас, наверное, шокировал такой поворот событий. Почему мой возлюбленный лежит мертвый, хотя я освободила его? О, но вы позабыли, как стар галлогласс. Как же может остаться в живых тысячелетний юноша?
Она повернулась ко мне, и под моими чертами проступило ее собственное лицо.
— Теперь ты видишь, какую глупость затеяла? Его нельзя освободить, какими бы благородными ни были твои намерения. Либо сегодня, либо тысячу лет спустя, его душа отправится в ад. Я видела его жизнь, и поверь мне, он это заслужил.
Я застыла, глядя на Эодана, лежавшего на сцене. Я не могла пошевелиться, пока он не стал снова похож на себя. Эодан поднялся, с нескрываемым удовольствием наблюдая за моей реакцией.
Когда я решила, что хуже уже некуда, мне показалось, будто выключили свет и звук. За моей спиной упал занавес, ниспадая к земле бархатными складками. Потом зрение и слух ко мне вернулись, а занавес задрожал и поднялся.