Прощальное эхо

— Наташа, — Андрей снова вернулся к дивану и сел рядом, — давай договоримся не говорить чепухи? Я тебя очень люблю и не вижу причин сомневаться…

— Зачем ты это делаешь? — Она спрятала лицо в ладонях и тут же провела ногтями по лбу, оставляя на коже вертикальные красные полоски. — Зачем ты заставляешь меня вести себя по-идиотски? Ты что, хочешь, чтобы я начала кричать: «Нет, не любишь, нет, не любишь!» Приводить различные доказательства? Ты не должен мне ничего объяснять и тем более в чем-то оправдываться. Да и я не собираюсь закатывать сцен ревности. Просто не торопи меня, ладно? Я должна спокойно все обдумать.

— Хорошо, думай, — сказал он, откидываясь на спинку дивана. — Только не усложняй все еще больше.

— Больше? — отозвалась она эхом. — Больше уже некуда. Ты сказал, что не можешь видеть ее, а я, кажется, уже не могу видеть тебя… После сегодняшнего вечера. Не могу — и все!

— Может быть, мне лечь в гостиной?

— Это как раз не так важно, — Наташа сползла с дивана, подошла к бельевой тумбе и достала оттуда подушки. — Можешь спать со мной. Просто…

— Просто что? — спросил Андрей, схватив ее за узкие запястья и притянув к себе.

Она выпустила подушку, мягко плюхнувшуюся ему на колени. Тубы ее дрожали и кривились, как у обиженного ребенка. Он вдруг подумал, что Настька уже плачет точно так же. Кто у кого учится?

— Просто я хочу вести себя так же независимо и интеллигентно, как Оксана. — Наташа прерывисто всхлипнула. — Не хочу никого обижать, никого ни в чем обвинять, но не получается… Я просто хочу говорить с тобой, а выходит, будто давлю на жалость. Словно дамочка, демонстративно падающая в обморок, чтобы получить в подарок и утешение новую шубу или кольцо… Понимаешь, я хочу быть похожей на Оксану, а ведь когда-то страшно не хотела. Помнишь, я даже как-то выкрасилась в жгуче-черный цвет? Нет, наверное, не помнишь, потому что тогда ты никого, кроме нее, не замечал…

Он отрешенно кивнул, невпопад, бестактно. Ему вдруг вспомнились плечи Оксаны, с которых медленно сползает платье «цвета фикуса». Плечи у нее всегда были красивые, точеные, изящные и в то же время округлые. Да и запястья пошире, чем Наташины птичьи косточки. До чего все-таки она тощенькая.

— Значит, в ней в самом деле что-то такое есть. Даже я, женщина, которая должна ее ненавидеть, это признаю. Да, она красивая, она бесподобная, она шикарная, но она какая-то еще. И это самое главное! И ты тоже это видишь, только боишься себе признаться, — Наташа осторожно высвободила свои руки из ладоней Андрея. — В общем, насчет самого главного выяснили… А хочешь узнать, что самое противное? То, что я сейчас говорю, не давлю на жалость, потому что… чтобы тебе не стало еще больше жалко меня. Это — замкнутый круг. Из него не выбраться… Что, я несу полную ерунду?

— Нет, — ответил он коротко. — Говори все, что считаешь нужным. Я никогда не подумаю о тебе плохо…

Сейчас Андрею больше всего хотелось остаться одному. Наверное, в самом деле, лучше бы лечь сегодня в гостиной, чтобы остаться на расстоянии не только от Оксаниных глаз, но и от теплой, ставшей уже привычной близости жены. Но — поздно. Если после всего, что она сказала, забрать свою простыню и одеяло, Наташа наверняка обидится и расстроится еще больше. Жалко ее, маленькую, узкоплечую, такую несчастную… и одинокую!

Наташа расправила постель, надела через голову розовую полупрозрачную ночную сорочку и присела на краешек дивана.

— Ты прости меня, но я должна тебе сказать еще кое-что… — она низко наклонила голову и ссутулилась. — Это очень важно. Я не могу тебя видеть, потому что боюсь, что тебе самому видеть меня неприятно. Я не играю в благородство. Честно! Просто не хочу, чтобы ты мучился… Я уже видела тебя несчастным, и это было ужасно. Когда ты окончательно определишься, скажи мне. И я уйду без всяких жалоб и упреков.

Андрей положил голову на ее плечо и потерся щекой о мягкий шелк рубашки:

— Все уже давно решено, и никто ничего менять не собирается. С чего ты взяла, что тебе придется уходить?

— Потому что это не столь уж невероятно, — грустно ответила она.

Он вдруг вспомнил деревянную заколку на подоконнике, отлетевшую металлическую застежку, и возникло ощущение ужасной, пронзительной и невосполнимой потери. Потом вспомнились их поцелуи у входа в метро, ее губы, вздрагивающие, неуверенные, ускользающие. Все это было настолько острее, настолько реальнее призрачного, словно подернутого дымкой воспоминания о платье «цвета фикуса», что он даже застонал. Ведь и в самом деле это не так уж невероятно невозможно! Так будет страшно ее потерять!

— Что с тобой? — тревожно спросила Наташка, приподнимая его лицо обеими ладонями и внимательно вглядываясь в глаза. — Скажи мне, что?

— Ничего, — Андрей обнял ее за талию. — Помнишь, я как-то сказал, что никогда и никому тебя не отдам?.. Так вот, это правда!

* * *