Прощальное эхо

Она молчала, понимая, что нечаянно сделала ему больно, и что оправдываться теперь глупо. Молчал и он, уже без прежней страсти и даже как-то равнодушно обнимая ее за талию. За окнами начинала потихоньку оживать улица, народ энергично стекался к метро и так же энергично из него выплескивался. В церкви зазвонили колокола.

— Понимаешь, — Андрей поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза, — нужно потерпеть, совсем немного потерпеть. Скоро строители сдают новый корпус, клиника расширяется, говорят, будет новое оборудование и новые оклады… Ну не могу, не могу я оставить эту работу, я люблю ее, в конце концов!

— Да я вовсе не хочу, чтобы ты уходил из больницы! — Оксана порывисто прижалась к его плечу. — Это вовсе не важно, сколько у нас сейчас денег. Главное, они потом будут, ведь будут, правда? Я же понимаю, что тебе хочется делать мне дорогие подарки, водить по ресторанам и ночным клубам. Это все будет, а сейчас я могу подождать.

— Ах ты мой дорогой бриллиант, требующий роскошной оправы! — Он усмехнулся и собрал в пучок ее густые, мягкие волосы. — Все будет, я тебе обещаю. Только подожди, а?

Оксана виновато кивнула, сползла с его коленей на пол и счастливо пробормотала:

— Глупый, глупый Потемкин, конечно же, я подожду! Я так люблю тебя, просто ужас, — и, склонив голову к плечу, добавила: — Если бы ты только знал, Андрюшка, какой ты красивый…

— И умный! — голосом кота Матроскина подхватил он. — И еще на машинке крестиком вышивать умею…

В форточку потянуло совсем уже холодным северным ветром. Оксана посмотрела за окно: небо было скучным и пасмурным. Похоже, сентябрь к своему яркому пурпурно-золотому наряду решил добавить немного модного в этом сезоне серого цвета. Она поднялась с паласа и потянулась за лифчиком, висящим на подлокотнике дивана. Лифчик был ее любимый, греческий, с удобными чашечками и тоненькими бретельками. Оксана вдруг подумала, что скоро нужно будет покупать совсем особые бюстгальтеры. Один такой, с мягкими вкладышами для молока, она видела недавно в специализированной аптеке на Бауманской, но стоил он очень даже не слабо. Конечно, с аванса по любому договору таких можно было позволить себе «великое множество», но ведь еще нужен ремонт, хорошие, а не купленные по случаю коляска и кроватка. А пеленки, а чепчики, а распашонки? Тем более что оплачиваемый отпуск агентство ей явно не предоставит. Значит, нужно жить тем, что удастся заработать сейчас. Экономить на всем и откладывать на ребенка. Да, хорошо было бы, если бы сдача этого нового корпуса открыла для Андрея какие-то перспективы… Ну хоть какие-нибудь!

Потемкин подошел сзади и накинул на ее плечи длинный шелковый халат.

— Ты опять думала о малыше? — спросил он с особенно мягкой нежностью. — У тебя взгляд был такой чудесный, словно внутрь себя устремленный. Как будто ты о чем-то главном думала, о таком… ну не знаю, как сказать…

Оксане вдруг стало неловко из-за того, что она, как старая скупая старуха, озабочена деньгами. Неловко из-за того, что Андрей опять думает о ней лучше, чем она того заслуживала. И сквозь горячую волну стыда, подкатывающую к горлу, тоненьким ледяным лучиком прорезалась обида. «Да, я могла бы думать только о тебе и будущем малыше, я могла бы быть прекрасной и возвышенной, ходить в театры и концертные залы, рассуждать о модных книгах, если бы мне не нужно было придумывать, как угодить этой дуре Стропилиной, — мысленно рассуждала она. — Если бы мне не нужно было слушать ее дурацкие разговоры и молча пропускать мимо ушей всякие гадости в надежде на то, что она все-таки подкинет договорник. Потому что будет «договорник» — будут деньги, а не будет «договорника» — будет опять только этот расстеленный диван и бесплатные прогулки при луне в соседнем парке. А мне, между прочим, витамины нужно жрать в немереных количествах!»

— Да, я думала о малыше, — произнесла вслух, — а еще о нашей свадьбе. Регистрация через месяц, а мы еще не решили, где будем отмечать, кого пригласим.

Андрей подошел к ней вплотную и, скрестив руки на груди, внимательно посмотрел в лицо:

— Что случилось? Говори, что случилось! И не вздумай выкручиваться, я же чувствую, что у тебя голос стал какой-то не такой.

Глаза его были такими родными и такими озабоченными, что Оксана, не выдержав, вдруг расплакалась.