Прощальное эхо

А она и не обижалась. Только думала, что правильнее будет все-таки уйти из сестринской с лотком и журналом назначений. Или, может, остаться, притворяясь «своей». Разговор все равно завянет, но, может быть, все же к ее присутствию начнут понемногу привыкать? Наташе Солодкиной недавно исполнилось девятнадцать лет, и она считала себя почти взрослой женщиной. Конечно, девчонки в отделении были постарше лет на пять-шесть. И все же она оставалась чужой с самого начала, когда после окончания медучилища пришла в их устоявшийся мир со своими взаимоотношениями, тайнами и интригами, чужой — после того нелепого случая…

Наташа тогда отработала всего неделю или полторы. До «опалы» было еще далеко, и она уже отдежурила на трех операциях. В тот день оперировал Вадим Анатольевич Гриценко, для всех остальных, кроме нее, просто рыжий Вадик. Он казался ей симпатичным и незаносчивым, и Наташа рассчитывала, что скоро тоже сможет обращаться к нему просто по имени, не ощущая при этом, как леденеет от неловкости язык. Операция длилась уже три часа. Из медсестер в бригаде работала Олеся, а Наташа в тот день оставалась на посту и разливала в пластмассовые мензурочки микстуры и настойки. Когда из операционной наконец первым вывалился анестезиолог, удовлетворенный и что-то негромко насвистывающий, половина мензурочек уже была наполнена.

— Ну как? — спросила Наташа, откупоривая очередную бутылку из темно-коричневого стекла.

— Все, что не нужно, отрезали, все, что нужно, пришили, — весело отозвался он. — Закончили уже, все нормально. Сейчас на каталку — и в палату.

Наташа улыбнулась, по-заячьи обнажив длинноватые передние зубы. Оперировали совсем молоденького мальчика с ножевым ранением, и ей очень хотелось, чтобы у него все было хорошо.

— Ох, красавица Наталья, какая же расчудесная у тебя улыбка! — погрозил пальцем анестезиолог, проходя мимо в своем зеленом колпаке и болтающейся на шее маске. — Того и гляди, влюблюсь!

Наташа смутилась, почувствовала, что краснеет, и, поставив на стол флакон с экстрактом валерианы, потянулась за журналом назначений. Не хватало еще, чтобы он заметил, как у нее дрожат руки, когда она отсчитывает количество капель в каждый пластмассовый стаканчик. Нет, анестезиолог совершенно не нравился ей как мужчина. Но было лестно и приятно до дрожи, что с ней шутят, как со своей, то, что она уже понемногу становится частью этого замечательного, так нравящегося ей коллектива. С какой-нибудь девчонкой из училища, пришедшей сюда на практические занятия, никто так шутить не станет! Здесь свой маленький и уютный мир, и в него не принято пускать посторонних.

Журнал назначений лежал на самом краю стола. Наташа потянулась к нему, не поднимаясь со стула, и неловко задела локтем открытый флакон. Бутылка проскользнула по оргстеклу, долю секунды пробалансировала на краю, а потом свалилась на пол. К счастью, не разбилась, ударившись о мягкий линолеум, но все содержимое разлилось: причем, половина на пол, а половина, еще в полете, на Наташин белый, накрахмаленный халатик.

— Н-да, — прокомментировал анестезиолог, разглядывая темно-коричневую пахучую лужу, — сюда бы моего кота… Ну ты, Солодкина, даешь! Это, конечно, не препарат группы А, но и валерьянку тоже жалко. Полный флакон, надо же!

— Половина, — пробормотала она, оправдываясь и кивая на мензурки, — я уже половину разлила.

Наташа принялась энергично вытирать халат стерильной салфеткой. Пятно, естественно, не поддавалось, но самым обидным было то, что ноги под халатом тоже стали липкими и пахнущими валерьянкой. Надо же было так опозориться!

— Ладно, не расстраивайся, — анестезиолог отечески похлопал ее по плечу. — Позови Дашу, пусть подотрет. — И, все так же насвистывая, удалился по коридору.

Наташа поднялась со стула, отодвинула лоток с лекарствами к стене и нащупала в кармане халата ключ от душевой для персонала. Душ постоянно закрывался и изнутри, и снаружи, потому что, как говорили медсестры, пациентам очень часто приспичивало купаться, а табличка «Только для персонала» ровным счетом ничего для них не значила. Сейчас мыться «приспичило» ей. Ну в самом деле, не ходить же весь день с липкими ляжками? Тем более что в душе сейчас Олеся, смывает пот после трехчасовой операции, но кабинки — две, всем места хватит.

Уборщица Даша мыла полы шваброй в конце коридора. В воздухе рядом с ней, казалось, витало облачко хлорки, и трудно было понять, как она не задыхалась. Наташа все время испытывала к ней, ходящей в желтых резиновых перчатках до локтя и стоптанных сабо, некое подобие жалости. Нет, конечно, всякий труд почетен, но ползать весь день с ведром и тряпкой — это уж извините! Тем более, что удовольствия от своего «почетного» труда Даша явно не получала и тыкала шваброй в плинтус с таким остервенением, словно хотела сломать или то, или другое. А сейчас еще придется просить ее подтирать валерьянку возле стола…