Прощальные слова (ЛП)

Однако, этот нацист не выглядел так, словно его так же, как и других, увлекало происходящее, поэтому мне было непонятно, почему он остался стоять в дверном проеме. Когда он заметил мой взгляд, то опустил руки вниз и сложил их за спиной, расправил плечи, и подошёл ко мне без какого-либо выражения на лице. Между нами оставалось несколько метров, когда я поняла, что он был тем, кто привел меня в этот барак три дня назад.

Он стоял напротив меня в течение долгой минуты, всматриваясь, словно я была каким-то непонятным животным, которое он впервые увидел.

— Вам что-то нужно? — спросила я кротко, используя всю оставшуюся энергию, чтобы произнести эти слова. Мало того, что мой живот снова начало крутить, но еще и горло было будто в огне от кислотной рвоты, которую я извергала в нескольких сантиметрах от матраса.

Нацист вытянул руку с сжатым в кулаке платком, а затем прижал его к носу. Я позавидовала тому, что у него была возможность отгородиться от запаха. Затем он залез в карман куртки и что-то достал. Что бы это ни было, оно было достаточно маленьким, чтобы спрятать его в руке и задеть моё любопытство. Он опустился на корточки и застенчиво бросил эту вещь рядом со мной.

— Там яд? — прохрипела я шепотом, изучая кусочек хлеба.

— Нет, — он ответил так же мягко, — завтра будут распределять обязанности. Ты должна чувствовать себя лучше, чтобы избежать транзита.

Доброта в его глазах очень смущала меня. Тем не менее, было бы глупо не предположить, что хлеб отравлен, несмотря на то что он говорил. В конце концов, я слишком много раз перешла все дозволенные границы в разговорах с этим солдатом, так что он, возможно, захотел медленно меня мучить.

— Съешь это.

— Зачем вам помогать мне, и почему я должна вам верить?

Его глаза сузились, и он приблизился еще немного. Его дыхание было свежим, самый приятный запах из тех, что я чувствовала с тех пор, как попала сюда.

— Ты не должна, — говорит он. У него был очень сильный немецкий акцент, но достаточно понятный.

Моя голова болела от замешательства, пока я пыталась прочесть его мысли по его глазам, но он словно специально прятал их от меня. Он все еще сидел на корточках передо мной, когда крошечная улыбка показала его белые зубы:

— Я не один из них. Я тоже пленник, как и ты, но меня держат с другой стороны.

Я не думала, что возможно чувствовать грусть по тем, кто так долго уничтожал еврейские жизни, но в нем было что-то такое, отчего мое сердце чувствовало что-то еще помимо отчаяния. Я почти сочувствовала ему. Он носил одежду врага и имел возможность делать то, что ему хочется. Поэтому было тяжело воспринимать его пленником по сравнению с тем, как жила я:

— Как тебя зовут? — спросила я.

Для меня их всех звали «Нацист». Раз мы не заслуживали право на реальное имя, так и у них его тоже не было.

— Меня зовут Чарли, — он, похоже, боялся называть свое имя, потому что оглядел всю комнату, проверяя, чтобы на нас больше никто не смотрел. Я не думала, что ему было чего опасаться, учитывая, что все остальные женщины здесь либо потеряли сознание, либо заснули, — про себя я называл тебя «девушка с длинным языком» в течение всех этих дней.

Его слова смутили меня, и, если бы я могла смеяться, я бы, наверное, сделала это, но боль от голода под ребрами не позволяла мне таких телодвижений.

— Меня и раньше так называли, — ответила ему я.

Мама всегда учила меня говорить то, что думаю, хотя папа говорил, что леди должны высказываться только в вежливой манере. Не то, чтобы я не умела вести себя прилично, но у меня уже был опыт нарушения правил из-за сильного любопытства. Теперь, когда меня лишили стольких элементарных прав, у меня было множество вопросов, на которые я хотела получить ответы и узнать правду.

По приезду сюда я уже поняла, что было лучше молчать, но с этим мужчиной я не могла себя сдерживать. Он казался добрее чем остальные, поэтому я решила, что это мой единственный шанс задать волнующие меня вопросы, на которые я отчаянно хотела получить ответы.

— Не удивлен, — ответил он. — Как тебя зовут?

Мое имя. Он хотел узнать мое имя? У евреев больше не было имен. У нас у всех было имя «Еврей». Меня называли «Еврейка». Мы больше не были личностями. Теперь мы стали единым целым, и ничего больше не имело значения. Даже до того, как меня забрали, единственным местом, где я слышала свое имя был мой дом. Запрещалось использовать наши имена где-то еще. Это продолжалось на протяжении многих лет, и, к сожалению, жить без имени стало нормой.

— Меня зовут Амелия.

От протянул свою руку вперед, переворачивая ладонью вверх, и я не понимала, чего он хотел. Он подвинул руку еще немного, когда я не отреагировала на этот жест. Неуверенно, я с трудом подняла свою руку с колен и аккуратно вложила в его. Чарли сцепил пальцы вокруг моей ладони, оборачиваясь в поисках наблюдателей, затем наклонил голову и оставил мягкий быстрый поцелуй на моих костяшках:

— Приятно познакомиться, Амелия, — произнес он.