Прощальные слова

— Да, я сказал маме, что если она хочет быть счастливой, ей нужно уйти от моего отца и начать жить собственной жизнью. — Я ошеломлен его словами. Он такой зрелый и рациональный для столь юного возраста.

— Ты очень умный парень.

— Я просто знаю, что не хотел бы вырасти несчастным человеком, — объясняет он. — Вот почему я бы подошел к этой женщине.

— Я не был несчастен, — поправляю я его.

— Вы позволили какому-то другому парню быть с вашей женщиной? Не думаю, что это сделало бы меня очень счастливым, — хмыкает он.

— Сколько тебе лет, сынок?

— Пятнадцать, — отвечает мой сосед, расправляя плечи, чтобы казаться немного выше.

— Ах, так ты только начинаешь встречаться с девочками? — спрашиваю я его.

Он снова пожимает плечами.

— Э, девчонки в моей школе вроде как су… они заносчивые.

— Понимаю. Большинство женщин вели себя так и в сороковые, но не моя Амелия. Она была такой милой.

— Где вы познакомились? — мальчишка задает вопрос, который заставляет мое горло сжиматься всякий раз, когда он звучит, даже спустя семьдесят четыре года. Я не считаю нужным скрывать свою историю, но с годами обсуждать ее стало ненамного легче.

— Во время Второй мировой войны в концентрационном лагере.

Предполагаю, что в свои пятнадцать лет он уже успел узнать о Холокосте на уроках истории, и, скорее всего, именно поэтому у него отпадает челюсть.

— Вы пережили Холокост? — спрашивает он, глядя на меня так, словно я живой призрак.

Я смотрю в окно на размытые деревья, мимо которых мы проезжаем, улучаю момент, чтобы избежать зрительного контакта, пока признаюсь в правде.

— Я был одним из плохих парней, — отвечаю ему.

— Вы были наци… нацистом. — Это слово произнесено как будто ругательство… оскорбление. Так и должно быть; правда причиняет боль, независимо от того, выбирал я этот путь или нет.

— Да, нас называли нацистами, но я именовал себя солдатом. Я ушел в армию по желанию родителей, и у меня просто не было выбора. Иногда жизнь увлекает тебя, и не зная, где остановка, ты просто продолжаешь двигаться, пока поездка не закончится? — он не понимает, о чем я говорю, и это нормально.

— Вау, — только и произносит он.

Выражение его лица и запинка — типичная реакция людей всех возрастов.

— Меня приговорили к десяти годам тюрьмы, но я и мухи не обидел. И наказали лишь за то, что я поступил правильно.

— Вау, — снова повторяет мой сосед. — Амелия тоже была… эм… солдатом?

— Нет, сынок, она была жертвой.

— Еврейка? — уточняет он, и его глаза расширяются от шока.

— Личностью, — поправляю я. — Прекрасный, замечательный, любящий человек, которого я любил больше собственной жизни.

— Это безумие, — шокировано говорит он. — И вы больше никогда с ней не разговаривали?

— Нет, еще не говорил.

На несколько мгновений повисает тишина, прежде чем мальчик продолжает расспросы.

— Сэр, при всем моем уважении, вы выглядите так, словно прожили долгую жизнь. Чего именно вы ждете?

Я откидываю голову на спинку сиденья и закрываю глаза, зная, что если вздремну, эта поездка пролетит намного быстрее.

— Я жду конца этой поездки, — говорю я ему, — и она почти закончилась.

— Вы собираетесь встретиться с Амелией? — спрашивает он, сгорая от любопытства.

— Да. Я опоздал на семьдесят четыре года, но, наконец, смогу снова поговорить со своей любовью.

— Это потрясающе, сэр.

— Да, это просто потрясающе, если не сказать больше. — Мальчик улыбается, поднимая наушники с колен. — Сынок, сделай мне одолжение, — обращаюсь я к нему, прежде чем наушники оказываются на его ушах. — Не влюбляйся, пока не будешь готов провести с ней всю оставшуюся жизнь. — Вот и весь мой непрошеный совет на сегодня.

Мой сон идеально совпал с концом поездки, когда мы подъехали к Южному вокзалу в Бостоне.

— Эй, сынок, не поможешь мне с сумкой? У меня повреждена рука. — Парень смотрит на мой протез и открывает рот, готовый, как я полагаю, задать еще одну порцию вопросов.

— Это из-за войны? — спрашивает он таким тоном, каким спросил бы мальчик, сравнивая шрамы с показателями выносливости.

— Увечье не достижение, но да, это так.

— Было больно?

— Да, но я испытывал и более сильную боль. — Многие люди не знают, что сердце способно сделать с телом. По моему опыту, физическая боль никогда не могла сравниться с тем эмоциональным потрясением, через которое пришлось пройти моему сердцу.

Мальчишка подхватывает мою сумку и протягивает ее к моей здоровой руке.

— Было приятно познакомиться с вами, сэр.

— Чарли, — говорю я ему, ставя свою сумку на пол и протягивая руку для пожатия.

— Дэнни, — представляется он. — Я рад, что вы сегодня сидели рядом со мной.

— Мне было очень приятно. — Я наклоняю голову и поднимаю свою сумку.

Мы выходим из поезда, и я пробираюсь через терминал, чтобы поймать такси, но как только подхожу к выходу, молодая женщина кладет мне руку на плечо.

— Простите, вы Чарли Крейн? — голос знакомый. В Бостоне мало кто знает меня по имени, поэтому уверен, что это та самая девушка, с которой мы вчера разговаривали по телефону.

Я поворачиваюсь и обнаруживаю практически полную копию Амелии — русые волосы, каштановые глаза и беспокойство, отраженное в ее нервной улыбке.