– Эл-Би уехал из России в двухлетнем возрасте. Мы с тобой несколько припозднились. В этом все дело.
Сцена закончилась, затих стрекот камеры, экран позади коляски угас. Рабочий, что раскачивал ее на рессорах, помог Грете Гарбо спуститься на землю.
Эл-Би вышел вперед и пожал Гарбо руку, потом, не выпуская ее руки из своей, о чем-то заговорил.
– Не понимаю, отчего по ней все сходят с ума… Холодная как треска. Из фильма в фильм – полуприкрытые глаза и голос как у коровы: низкий и глухой, словно из бочки.
– Посмотри на ее фигуру…
– Широкие плечи и узкие бедра, как у мальчишки. К тому же она сутулится.
– Эта женщина умеет шармировать. Но как она смотрит на этого толстяка… Еще немного, и заглотит его с потрохами…
– Вместе со студией и деньгами.
– Гарбо – любовница Эл-Би? – поинтересовался Ефим.
– Об этом не слышал.
– У нее кто-нибудь есть?
Зелинский удивленно отстранился:
– На что ты рассчитываешь?
– Пока ни на что.
– Но я же вижу, ты что-то задумал.
– Не говори чепухи… Кто такая она, и кто такой я.
– Твой разум смущен… Однако я должен тебе сообщить, что это лицо обманчиво. За внешностью аристократки скрывается обычная служанка из Швеции. Всем известно, Грету Гарбо интересуют лишь деньги, собственное здоровье, пища и сон. Да! И еще – секс.
– Боже мой… Она уходит… Уходит!
– Ты идиот, – Зелинский пожал плечами.
– Смогу ли я увидеть ее?
– Еще раз?
– Умоляю!
– Можем посмотреть расписание съемок. Это в конце павильона, на доске возле ее бунгало.
– Что такое бунгало?
– В Голливуде так называют гримерки. И, конечно, они есть только у звезд. Таких, как Марлен Дитрих, Джоан Кроуфорд, Джуди Гарленд, Кларк Гейбл…
Не дослушав весь перечень, Ефим потянул друга за рукав:
– Идем смотреть расписание!
Задами, за декорациями, они пробрались к белоснежному бунгало Греты Гарбо. Дверь с круглым застекленным окошком распахнулась, и на пороге появилась сухопарая женщина с перманентом[4]
. Проводив их взглядом, она приложила ладонь к глазам и вгляделась в съемочную площадку.– Не вижу, кто там приехал?
– Эл-Би, – сказал ей Зелинский и чуть тише – Ольшанскому: – Тилда – костюмерша Греты Гарбо, старая дева.
Спустя минуту, поводив пальцем по расписанию, Петр сообщил:
– Завтра у Гарбо съемка сцены в будуаре Маргариты с Робертом Тейлором.
– Во сколько?
– В шесть утра.
– Роберт Тейлор… Никогда не слышал о нем, – сказал Ольшанский.
– Это его первая лента. Других может не быть. Голливуд – кладбище надежд.
– Это я уже слышал. – Ефим взял друга за грудки и неоправданно сильно тряхнул: – Закажи мне пропуск.
– Ну, хорошо…
– На завтра!
Петр взглянул на часы и покачал головой:
– Уже не успею.
– Пожалуйста!
– Если только ближе к обеду.
– Мне нужно с утра!
– Да ты обезумел.
Ольшанский отпустил Зелинского и засунул руки в карманы брюк:
– Тогда я останусь здесь до утра!
Глава 17
Возврат к старому
Похороны Катерины Петуховой были назначены на четверг.
С утра Лионелла перебирала свой гардероб в поисках подходящего платья. С туфлями было все просто – выбор пал на черные лодочки. Однако совместить сорокаградусную жару с черной одеждой было не под силу даже Лионелле Баландовской.
Прежде она старалась не думать о смерти, избегала похорон и не ходила на кладбища. Для нее была интересна только жизнь, и даже мысль о смерти была неприятна. Идея о перерождении или иных формах бытия нисколько не увлекала ее, так же как теория информационного эфира или всеобщего растворения в природе. Она считала, что смерть – конец жизни, и этим все сказано.
Однако на этот раз Лионелла была косвенной соучастницей смерти Катерины. Так что не поехать на ее похороны она не могла.
Платье, как ни странно, отыскалось: шифоновое черное, в мелкую крапинку. К нему подобралась шляпка-таблетка с вуалью. Нитка жемчуга немного оживила наряд, но ровно настолько, чтобы не диссонировать с глобальной печалью.
В машине Лионелла думала о Кирилле, мысли были невеселыми, но все лучше, чем похоронные.
«Какое удивительное и коварное существо – человек, – думала Лионелла. – Еще вчера днем я верила в его невиновность, а сегодня сомневаюсь».
Стоило Льву сказать, что Кирилл продает уже проданный дом, и ее уверенность рухнула.
«Регина Криволуцкая… – Лионелла никогда не слышала этого имени, но по этому поводу у нее были свои соображения: – Уж лучше бы он продал дом мужику…»
Она велела притормозить у цветочного магазина, чтобы забрать заказанные цветы. Водитель ушел и возвратился с букетом, который, как и планировалось, не был сугубо траурным. Цветочный гуру добавил в композицию свежую нотку: розовую ветку дендробиума. Это было стильно, изысканно и вполне в духе Лионеллы Баландовской.
Автомобиль подъехал к ритуальному залу за десять минут до окончания церемонии. Мишель Петухов заканчивал прощальную речь у гроба жены:
– И как сказал классик: если безутешно плакать до тех пор, пока не иссякнут все слезы, то рано или поздно на вас опустится скорбный покой и вы почувствуете, что отныне с вами уже ничего не может случиться, ни хорошего, ни плохого…