Прощальный поцелуй Греты Гарбо

– Дело не в этом. – Она опустила глаза и машинально передвинула телефон.

– Тогда выражайтесь яснее!

– Признайтесь, Кирилл не угрожал вам…

– Ну, предположим…

– Тогда почему вы соврали следователю?

Шмельцов наконец сдался:

– Я должен защищаться. Меня чуть не приняли за преступника! На оружии нашли его отпечатки. К чему теперь эти разговоры?

– Значит, Кирилл не угрожал вам?

– Нет, не угрожал.

– Не запугивал?

– Да что вы заладили… – Шмельцов швырнул на стол деньги, схватил шляпу и забрал свою трость. – Мне пора! – Однако, сделав несколько шагов, обернулся: – И вы не спросите, с кем уехала Марго Никодимцева?

– С кем? – Лионелла задала вопрос безо всякого интереса.

– С Мишелем Петуховым.

– Да бросьте… – От удивления у нее вытянулось лицо.

– Можете поверить, у них – давний роман.

Глава 20 1936 год Киностудия «MGM», Калвер-Сити, США

Укрывшись за декорациями, Ефим дождался, пока со съемочной площадки уйдет последний человек. Дверь закрылась, и где-то со стуком опустился электрический рубильник.

Павильон погрузился в абсолютную темноту. Впрочем, уже через минуту Ольшанский убедился в том, что ничего абсолютного не бывает. Скудные лучики света из коридора, пробившиеся через неплотно прикрытую дверь, позволили ему найти декорации, в которых стоял диван. Улегшись на него, Ефим остался один на один с бессонницей.

Всю ночь Ольшанский грезил о Гарбо. Бессонница перемещала в его мозгу мириады мыслей и неоформленных образов. Он видел дивное лицо Гарбо так ясно, что мог разглядеть огромные синие глаза, нежный рот с изогнутой, словно лук Купидона, верхней губой. Ее божественное тело тревожило и порождало желания.

«Мой разум видит реальность…»

«Девочка-служанка из Швеции, с лицом, которого с любовью коснулся творец…»

«Ее лицо очень обманчиво…»

Куцые, оборванные мысли к утру оформились в истину:

«Чтобы побыстрее увидеть ее, нужно заснуть».

Кто-то крикнул по-английски:

– Включай!

Ольшанский проснулся и сел на диване. В глаза ударил яркий свет, и тот же голос прокричал:

– Тишина! Снимаем! Мотор!

Почувствовав себя тараканом, на которого прицелились тапкой, Ефим скатился на пол и заполз за китайскую ширму. Оказавшись там, услышал характерный стрекот камер и понял, что идет съемка. Достал из жилетного кармана часы, взглянул на них и прошептал:

– Ну, я идиот…

Сказав эти слова, он каким-то животным инстинктом почувствовал, что за ширмой кроме него еще кто-то есть. Резко обернувшись, Ефим увидел обезьянку, одетую в камзол и серебристые шаровары. Она склонила голову набок и вдруг испуганно закричала.

– Стоп! – завопил тот же голос. – Черт бы вас всех побрал! Тишина! Кто за этим следит?!

Ефим Ольшанский в ужасе зажмурился, и, когда вновь открыл глаза, обезьянки за ширмой уже не было.

– Ловите ее! Ловите! – Послышались топот ног, чей-то хохот и вопли животного.

Ольшанский выглянул из-за ширмы и понял, что съемка велась в соседних декорациях, которые стояли бок о бок. Однако сбежать он не успел – на площадке появилась женщина-декоратор и стала выставлять на стол перед зеркалом цветные флаконы. На помощь ей пришел бутафор.

Вскоре вся площадка, где Ефим провел ночь, заполнилась какими-то людьми. Одни чистили ковер, другие расправляли тюль и переносили кадки с цветами. Наблюдая за ними сквозь щель из-за ширмы, Ефим с ужасом ждал, когда его обнаружат. Но его не замечали, все были заняты делом.

Это несколько успокоило его, и он решил как ни в чем не бывало выйти из-за ширмы и смешаться с толпой. Однако, по иронии судьбы, в этот момент к декорациям съехались камеры и включились софиты.

– Сцена сто двадцать пять, будуар Маргариты!

Откуда-то из темноты послышался голос помощника режиссера:

– Всем приготовиться. Где мисс Гарбо?!

Услышав шорох шелковых юбок, Ефим почувствовал, как угасает его сознание.

– Я готова… – произнес низкий чувственный голос.

– Тишина! Мотор! Начали!

Шлепнула хлопушка, раздались тяжелые мужские шаги.

– Вы? – спросил все тот же чувственный голос, который, без сомнения, принадлежал самой Грете Гарбо. – Что случилось? У вас тоже больной вид.

Мужской голос ответил:

– Не могу видеть ваши страдания.

– Пустяки… Устала немного.

– Вы убиваете себя.

– Даже если так, это заметно лишь вам. Ступайте лучше танцевать с хорошенькими девушками. – Она рассмеялась: – Идемте, я тоже выйду. Вы как ребенок.

Послышался шорох платья.

– У вас руки горят, – сказал мужчина.

– Полагаете, их можно остудить слезами?

– Маргарита, я ничего не значу для вас и даже не надеюсь. Но вам нужна забота. Позвольте мне заботиться о вас…

– Это вы от вина так расчувствовались, – проговорила Гарбо.

– По-вашему, все эти месяцы я был пьян, когда ходил под вашими окнами?

– Нет, навряд ли.

И вновь зашуршали шелковые юбки.

– Так вы готовы обо мне заботиться? Целыми днями?

– О да! С утра до ночи!

Гарбо хрипло рассмеялась:

– Не понимаю, на что вам такая обуза. Со мной трудно, у меня капризный характер.