Прощальный вечер (СИ)

«Боже, ты лучшая тёлка, что подо мной кончала. Какая жопа, какие сиськи, какая пизда… Какая же мне с тобой пизда… Я бы ебал тебя по всей твоей блядской школе, во все твои блядские дырки, пока не кончился бы сам. Если бы знал как ахуенно тебя трахать, ни за что бы не вылетел из шараги. Твоё тело… это просто нечто, ты это просто нечто. Если бы ты не корчила из себя хуй пойми что, я бы прописался между твоих ахуенных мягких ляжек, защищал бы эту койку-место ценой жизни, лишь бы ты продолжала так пиздато, убийственно, искренне стонать». Щенячий восторг испытывал Рома, когда она шипела, задыхалась, бормотала себе под нос его имя, сочетала брань и Господа в суе. Ведь ни в жизни она бы себя так повела, а с ним – уж тем более. Она была в пассивной позиции, но продолжала задиристо себя вести. Когда Пятифан сбавлял темп, во избежание преждевременного семяизвержения, она нагло продолжала двигаться за него, толкаясь аппетитной светлой задницей и засасывая сочащейся розовой дыркой головку. И что хуже, не останавливалась даже после назидательного удара по алеющей ягодице. Она буквально сносила голову этим. Все головы. Пришлось покинуть райское местечко, отправляясь на заслуженный отдых.

— Верни–и–и! — возразила покинутая девушка, и её блестящая, текущая вагина, одним видом приказывающая в неё впиться – членом, или языком – не важно.

Отгоняя от себя мысль о таком не-мужском жесте как куни, которое так и хотелось подарить шикарной даме, опустив штаны в самый низ, Рома сел, выставив руки назад, как опору, и пригласил:

— Присаживайся.

Переместившись на колени парня, она сомкнула руки на его шеё, теребя ежиные волосы за затылке. Пересохшие губы заманивая облизнулись, глаза её закатились за орбиты, ноги свелись, когда, вогнав в себя полюбившуюся часть тела, она случайно качнулась вперёд. Подхватив Катю под попу он направил её движения так, словно ей нужно было оседлать буйного быка, а не поплывшего мальчишку, злорадственно напоминая, что он лучше знает, как надо, и что снизу, сверху, сзади, сбоку – так или иначе – он главный.

— Твою мать! Да!… Блять, да! Боже мой, да! — она наращивала и наращивала темп, выстанывая эти слова. — Аа–ах, Рома, твою ж… — рука его переместилась с резинки колгот на талии под сердечко за отодвинутыми трусиками.

«Ты, сука, просто бешенная! Я ещё ничего не сделал, а ты уже скачешь так, будто без этого сдохнешь…» Пятифанов почувствовал что рваная амплитуда её движений, томно прикрывающиеся глаза, и природа делают своё дело. Он был готов кончить, но не был готов сделать это раньше неё. Помогая ей долбится, массируя гладкую промежность, крепко держа за бедро свободной рукой, и за сосок губами он выдавил из неё заветные слова:

— Я кончаю! Я сейчас…! Ещё чуть-ч–Ааах.. да…! — на выдохе Катя зажала партнёра коленями и губами, после чего обессиленно обмякла, дёргаясь и сжимаясь от разрядов тока, гуляющих по всему разгорячённому телу. Но, не давая отдышаться, Рома зашевелил её снова, внемоготу желая получить и свою разрядку.

— Мгх. — выдохнул он ей в шею, прежде чем достать член, и разлиться на её животе и белье.

***

«Что я натворил? Какое же мразотное чувство… Какой же я подонок, и… Какое же ебучее облегчение… Молодец, Таня, накаркала…» выкуривая уже вторую сигарету, Ромка стукнул по рулю. Пожирающая страсть обернулась пожирающей виной. И не столько за свой поступок, сколько за то что он не жалел о содеянном. Оно того стоило. Она того стоила. Не в силах это отрицать, юноша злился на себя. Злился на весь этот день, злился на то, что молча сбежал. Как крыса с тонущего корабля. Тонущей в его ласках девушки, которую знали как Катьку Смирнову – сплетницу и, в целом, гадину. Но он был готов поспорить: она была не такой, или под ним сейчас была не она. Кто-то другой. Кто угодно другой… Как угораздило заигрывать с ней..? Как угораздило поцеловать, и как угораздило, в конце концов, трахать битый час?! Спрятавшись в чернющей в ночи Волге ГАЗ 3102, будто это самое надёжное и скрытное место на земле, Пятифан поразился – “Валечка” сообщала, что с момента как любимый её покинул, прошло довольно много времени. Хотелось поверить что это была фантазия, сон, скосивший мóлодца после долгого душного дня, большого количества алкоголя, что это была усталость, прибившая его к кожаному сиденью, но факты говорили сами за себя: машина стоит около её дома, тело разрисовано её помадой и слабыми засосами, а отдельные его части помечены запахом её выделений.

Ключ щёлкнул, заводя мотор. Из окна, оставляя единственный след, вылетел тлеющий окурок. Роман уехал прочь, желая больше никогда не встретить неожиданную любовницу, и надеясь на противоположное.