Прощальный вздох мавра

Поскольку одобрение Авраама было для нее важно, Аурора на время облачилась в артистические одежды чуждого ей покроя; поскольку Васко был рупором ее внутреннего голоса, она прощала ему все дебоши. И поскольку смятение ее было велико, она пила и становилась груба, зла и вульгарна. В конце концов она склонилась на сторону Васко и, следуя его совету, надолго сделала меня центральной фигурой и талисманом своего творчества.

Что касается Авраама, я часто видел, как по его лицу пробегает тень печального недоумения. Безусловно, он был озадачен мною. Реальность сбивала его с толку, и поэтому, приезжая после своих долгих отлучек, возвращаясь домой из деловых поездок в Лели, Кочин и другие места, названия которых много лет оставались тайной, он привозил мне то детские наряды, годные любому ребенку моего возраста, кроме меня, которому они были смехотворно малы; то книги, которые понравились бы юноше моего роста, но ничего не говорили детской душе, что жила в непомерно разросшемся теле. Жена также озадачивала его своим охлаждением к нему, всплесками темной злобы и открывшимся в ней талантом к саморазрушению, который полнее всего проявился во время ее последней встречи с премьер-министром Индии за девять месяцев до моего рождения...

* * *

...За девять месяцев до моего рождения Аурора Зогойби отправилась в Дели, чтобы получить из рук президента и в присутствии премьер-министра, с которым была дружна, государственную награду – так называемый Почетный лотос – за свои заслуги в области искусства. Однако по несчастливому стечению обстоятельств мистер Неру только что вернулся из поездки в Англию, во время которой большую часть свободного времени он провел в обществе Эдвины Маунтбеттен. Надо сказать, что неоднократно наблюдавшимся (хоть почти не комментировавшимся) фактом нашей семейной жизни было то, что простого упоминания об этой видной особе оказывалось достаточно, чтобы вызвать у Ауроры приступ злобной ругани. Обстоятельства близкой дружбы между пандитом Неру и женой последнего вице-короля уже давно стали предметом домыслов; я же в моих личных домыслах все чаще и чаще возвращаюсь к аналогичным слухам относительно премьер-министра и моей матери. Хронология – упрямая вещь. Отсчитайте четыре с половиной месяца вспять от дня моего рождения, и мы окажемся в гостинице «Лордс сентрал» в Матеране, где мои родители, вероятно, в последний раз вступили в интимную близость. Но вернитесь еще на четыре с половиной месяца назад, и вот вам Аурора Зогойби в Дели, где она входит в церемониальный зал в Раштрапати Бхаван[74] на прием к самому пандитджи; и там она закатывает скандал, учинив то, что газеты назвали «неподобающей демонстрацией буйного артистического темперамента»; глядя прямо в испуганное лицо Неру, она сказала:

– Ох уж эта мне цыпочка с цыплячьей грудкой! Эдвина-Задвинь-Мне! Дикки был вице-король, а она у нас, конечно, королева без всяких «вице»! Королева-гуляй-налево. Ума не приложу, чего это вы все, как попрошайка, у ее дверей околачиваетесь? Если, джи, вас на белое мясцо потянуло, то уверяю вас, много вы на ней не нащупаете.

После чего, оставив всех собравшихся стоять с разинутыми ртами, а президента – топтаться с Почетным лотосом в руке, она отвергла награду, повернулась на сто восемьдесят градусов и отправилась в Бомбей. Такую версию, во всяком случае, с ужасом выдали на другой день газеты; но два обстоятельства не дают мне покоя, и первое из них то, что, когда Аурора поехала на север, Авраам отправился на юг. Странным образом проигнорировав вручение своей любимой жене высокой награды, он вместо этого решил проинспектировать кочинский филиал фирмы. В иные дни я не могу не видеть здесь – как бы невероятно это ни выглядело – уступчивость покладистого мужа... А второе обстоятельство связано с тетрадками нашего повара Эзекиля.