Прощальный вздох Тэнсая

Сёдзи задвинулись бесшумно, и лишь слабый скрип половиц оповещал о том, что Фугаку покинул комнату. Саске в изнеможении прикрыл глаза. Больше всего на данный момент ему хотелось увидеть Итачи.

Брата, которого он больше был не в силах ждать.

***

Итачи пришёл поздно вечером, когда только одна луна освещала их дом. Саске это понял, услышав приглушенный шёпот матери, которая что-то спрашивала, но сам вопрос он не расслышал.

Тихо поднявшись с футона, Саске медленно подошёл к сёдзи, аккуратно прикладывая ухо в желании узнать, что отвечал брат.

– Саске вернулся?

– Да, сегодня днём.

Итачи ничего больше не сказал, по-видимому, только кивнул и, судя по звуку удаляющихся шагов, направился в свою комнату.

В этот момент Саске овладело дикое желание прямо сейчас направиться к брату. Он хотел его увидеть, прикоснуться, распустить волосы и вдохнуть их запах, чего Итачи старался не допускать. Ещё будучи ребёнком, он выстроил невидимую стену между ним и окружающими его людьми. Его личное пространство боялись нарушать и отец, и мать, хотя первый, в большинстве случаев, всячески старался контролировать сына, что определённо злило Итачи. Это можно было выяснить по глубокой морщине, залёгшей между бровей. Только Саске мог понять, что значит то или иное выражение лица своего брата.

Он чувствовал – Итачи ждёт его.

Приоткрыв сёдзи, Саске, выглянув в тёмный коридор, скользнул в него, как тень. Никакого постороннего движения или шума не было, тишина наваливалась и давила своей мощью. Всё было закрыто – мать перед сном обходила дом, задвигая все фусума и створки, дабы не сквозило.

Саске вышел во внутреннюю часть двора, к саду с маленьким искусственным бассейном, где плавали карпы кои, подаренные отцом на десятилетие младшего сына. Это было так давно, что Саске с трудом удалось вспомнить тот день.

Кажется, с той поры прошла целая вечность, хотя минуло лишь девять лет. Странно, что эти рыбы были ещё живы. Саске был уверен, что они умрут раньше, чем в двенадцатый раз наступит период Ханами². Он за ними не ухаживал. Наверное, благодаря матери они до сих пор живы и становились всё больше с каждым годом.

Шаги отдавались громкими шлепками, хотя Саске старался идти как можно тише, удерживая себя от того, чтобы ненароком не ринуться в бег. Комната брата становилась ближе, и Саске никак не мог унять дрожь, охватившую его ещё там, на веранде перед садом. Остановившись перед сёдзи, он, холодной от волнений рукой, раздвинул их и без колебаний шагнул внутрь, тут же задвигая за собой створки.

Итачи сидел на разложенном футоне и перебирал свитки в полной темноте. Он даже не поднял голову на вошедшего, полагая, что источник шума устранится сам собой.

Саске оказался прав – брат ждал его.

– С возвращением.

Собственный голос вышел охрипшим настолько, что Саске едва его узнал. Кашлянув в кулак, он уставился на брата, наконец закончившего сортировать свитки и теперь просто сидевшего с прикрытыми глазами, выказывая этим свою усталость и нежелание вести беседу.

В полнейшей тишине можно было услышать биения их сердец: размеренное, спокойное у Итачи, и быстрое, словно норовившее вырваться из груди – у Саске.

Пауза затянулась – это понимали оба, но никто не решался начать разговор. Итачи, поправив сбившееся одеяло, тихо, как бы нехотя, проговорил:

– Что ты здесь делаешь?

Простой и одновременно сложный вопрос выбил у Саске почву из-под ног. Ответ был очевиден, но сказать его оказалось непосильной задачей. Саске, бледный как полотно, разлепив сухие, одеревеневшие губы, прошелестел:

– Ты знаешь.

Брови Итачи поползли вверх, но на Саске он так и не взглянул. В душе ему было весело.

Глупый младший брат. Даже его смелость, сила, взрослые слова и уверенность не изменяют того факта, что он всего лишь импульсивный, эгоистичный мальчишка, привыкший бросаться в огонь и получать ожоги. Он чувствовал желание Саске, его тягу и влечение. Но каждый раз пресекал всякие попытки непозволительного сближения, о котором так ясно было написано на лице младшего брата.

Итачи подумал, что он отвратительный старший брат, раз допустил то, что Саске испытывает к нему столь разрушающую любовь. Какой стыд! Влюбиться в своего брата. Это словно насмешка Богов, которые решили потешиться и испытать их и так напряжённые братские отношения чем-нибудь ещё.

Больше всего Итачи пугало то, что, вопреки всем ожиданиям, это не воспринималось как что-то противоестественное или чуждое. Возникало чувство, будто всё так и должно быть.

Саске всё стоял на пороге, не проходя дальше, но и не собираясь уходить. Он чего-то ждал. Итачи поднял глаза на брата и увидел слабую улыбку на его бескровных губах. Это обескураживало. Чему он улыбался, понятно не было.

Саске, как в замедленной съёмке, начал приближаться к брату, не стирая ухмылку с лица.

Сцена напоминала повседневность мира животных, когда огромный удав медленно развертывает свои кольца перед кроликом, готовясь вот-вот напасть на свою жертву.