Прощание

И Скворцов в эти минуты подумал: «От меня, командира, зависит все. Окажусь на высоте, выведу отряд, а не выведу… здесь на болотах, в мешке неминучая гибель… Мне принимать решение». Они вылезли из придавленной глыбами траншеи, зашагали вдоль нее, по лужам и грязи, по мху и вереску, остерегаясь не так очереди либо снаряда, как топи, которая могла открыться на любом шагу, и этот-то шаг засадит в болотную засасывающую жижу по живот, по горло. Немцы молчали. Атака, теперь уж точно, не состоялась. Позже состоится? После нового обстрела, новой бомбежки? А если вообще не будут атаковать пехотой? Будут вести артиллерийский и минометный огонь, бомбить на уничтожение? Морить голодом? Чтоб мы истекали кровью, чтоб дохли… А все ж таки не может быть, чтоб не сыскалось лазейки. Им навстречу попался посыльный из первой роты и тут же подошел посыльный из третьей — задымленные, перепачканные жижицей. Протянули Скворцову измятые бумажки-донесения. Ротные докладывали о потерях, просили подкрепления из резервов. Потери были ужасающие, и это тягостное ощущение не дало излиться раздражению: откуда у меня резервы, они у Главного командования, товарищи обратились не по адресу! Перечитав, отдал донесения Новожилову. Тот пробежал накарябанные карандашом слова и цифры, вопросительно глянул на Скворцова. И опять что-то не позволило вылиться наружу раздражению. Конечно, он примет решение. Но какое? Упрямо выпрямляя спину, Скворцов вырвал из блокнота листки, нацарапал на них вечным пером несколько фраз, передал посыльным:

— Живо назад! Вручить ротным командирам!

Новожилову — с той же властностью и непреклонностью:

— Созываю командиров рот и взводов. Объявлю о своем решении.

— А оно есть? — не очень деликатно спросил Новожилов.

Скворцов смерил его взглядом, выпрямился в полный рост и веско сказал:

— Оно будет.

И подумал: «В принципе надо бы послушать мнение командиров, мнение членов Военного совета. Но на совещания, на разговоры нет времени, противник не отпустил. Еще парочка таких бомбежек и обстрелов, и от отряда пшик…» Посыльные козырнули — приучил-таки Скворцов — и затрусили прочь. Постояв секунду, он повернул к штабной землянке. Если она, разумеется, не разбомблена в пух и прах, там соберутся. Не приведи бог, немцы заварят наступление, когда будем заседать! Но еще сильней боится Скворцов повторного обстрела, повторной бомбежки. Он вышагивал. Новожилов за ним. Скворцов сказал:

— Принципиально решение может быть одно — прорываться. А частности несущественны…

— Да, в основе решения — идея прорыва, я согласен, — сказал Новожилов.

Спасибо, хотя сейчас мне ничьего согласия не надобно. Сам буду решать! Беру ответственность на себя. Но неплохо, когда начальник штаба одобряет. Может, и есть какой-то другой вариант, только он не видится. Зато Скворцов видит: воронка на воронке, изувеченные трупы, раненый на носилках — ноги оторваны, землянка, развороченная прямым попаданием. Видит, запоминает и думает: решение принято, будь тверд и последователен. Толчком плеча открыл входную дверь. Снаряды и бомбы пощадили землянку. Василь сидел на нарах, привалясь к стояку; при появлении Скворцова вскочил, бросился к нему, прижался; сказал, извиняясь:

— Игорь Петрович, товарищ командир! Обеда нема! Кухня не варила, повара поховались от снарядов та бомб. Я ходил узнавать, побачил…

— Ты ходил на кухню?

— Та я быстренько, дядя Игорь!

Скворцов вздохнул укоризненно, про себя ликуя: Василек невредим! Проворчал:

— Неслух! Я тебе что наказывал? При стрельбе не выходить!

— Ни, сидеть! А не выходить, про то не говорили… Я и сидел…

— Хитрован ты! — сказал Новожилов, расстегивая пояс, и Скворцову примерещилось: выпороть собирается за непослушание. Он подивился несуразности этой мысли. Вошедшему Федоруку приказал:

— Иван Харитонович, проследи, чтоб кухня работала нормально. Всех обеспечить горячим обедом и ужином. А на завтра каждому партизану выдать сухим пайком, раздать все запасы…

У Федорука брови полезли вверх, челюсть отвалилась. Потешаясь над ним, Новожилов сказал:

— Иван Харитонович, командир принял важнейшее решение.

— К-какое? — выдавил из себя Федорук.

— Узнаете в свой черед.