Прощание

— Однажды здесь вытекла вода первичного контура. Мы надели противогазы и — сюда. Давление в камере безопасности на десять миллиметров ниже давления в соседнем помещении. А в нем оно еще раз на десять миллиметров ниже, чем в другом соседнем. Все реакторные станции работают с пониженным давлением…

— …чтобы что-нибудь совершенно незаметно улетучилось, — говорит шеф и подтверждает: — Точно!

— А как вы замеряете эти десять миллиметров?

— Очень просто: по показаниям ртутного столба.

В то время как мы в кольцевом помещении между внешней стальной стеной и напорным резервуаром глубже спускаемся по узким лестницам и при этом изворачиваемся, чтобы не задеть агрегаты, и подныриваем под связки проводов, шеф говорит:

— Напорный резервуар рассчитан на 85 кило на квадратный сантиметр и на температуру триста градусов Цельсия.

— Да будет так! — говорю я и демонстративно вытираю правым рукавом капли пота со лба. Шеф это видит и устраивает для меня передышку. В то время как я сижу на корточках на ступеньке металлической лестницы, он внимательно рассматривает целый ряд расположенных рядом друг с другом манометров. Наконец он делает размашистое движение рукой и говорит:

— Постепенно здесь кое-что из приборов дополнялось. Агрегаты здесь, в кольцевом помещении, — это система спуска, первичная питающая система, очистительная и запорная водяная система. Кроме этого здесь имеется охладительная установка для циркуляционного воздуха. Магистрали здесь предназначены для пара и питательной воды. Это на первый раз самое важное.

В этом окрашенном в серый цвет бочкообразном лабиринте я чувствую себя как в чреве технической Наны. Затем, при дальнейшем преодолении мощных изолированных трубопроводов, меня охватывает настроение «Одиссеи-2001». Я просто потрясен. Но я не демонстрирую восторг и не восклицаю: «Ты смотри, вот это мощь!» или «Господи на небесах, вот это вещь!» Наоборот, я набираю в легкие воздух и беру на вооружение невозмутимость. Я хочу выглядеть таким же равнодушным и холодным, таким, как шеф, который ведет себя так, будто все здесь не является чем-то особенным — все совершенно нормальное.

По филигранным решеткам и тонким металлическим лестницам мы движемся дальше. Шеф передвигается с уверенностью эквилибриста на канате. Но мне надо быть чертовски осторожным, чтобы не набить шишек о выступающие профили или рычаги.

Время от времени шеф бросает взгляд на один из манометров или трогает рукой трубопровод. Здесь шефу знаком каждый маховик, каждая заслонка, каждый клапан, каждый подвод и каждая вспомогательная машина. Я же, напротив, испытываю трудности, пытаясь хоть немного разобраться в этой путанице.

Шеф делает движения рукой направо, налево, наверх, вниз. Если он указывает на отдельные агрегаты, то делает это так, будто хочет представить мне живого человека. Я киваю машинам: я в свою очередь представляюсь им. Еще несколько ступенек вниз, и мы находимся на одной высоте с центральной частью реактора. Мне затруднительно представить себе, что за окрашенной в серый цвет стальной стеной, которую я могу потрогать рукой, происходит чудо ядерной реакции и освобождается огромная энергия.

Не слышно ни звука. В этой беззвучности есть что-то мистическое. Меня охватывает странное волнение, какое обычно бывает только в цирковых залах. Расщепление ядра — почему оно происходит не с треском? Почему по меньшей мере не так громко, как при колке дров? К ревущему пламени мазутных форсунок я привык, я видел также угольное пламя в угольных ямах; ревущие адские бездны. И это безмолвие здесь! Оно глубоко беспокоит меня. Временами меня охватывает чувство, что я оглох. Я живу моими чувствами, но здесь нет ничего для глаза, ничего для уха, ничего, что можно почувствовать, потрогать. Мои глаза видят только трубопроводы и странно оформленные литые детали. Даже примитивнейшая паровая машина по сравнению с тем, что я вижу здесь, представляла бы собой более эффектную оптическую картину.

Я представляю себе ярко-красный шар в окружении воды, сверкающее грюнсвальдское солнце в слепящем ореоле, желто-оранжево-красное. Или же там внутри все выглядит совершенно по-другому: холодный голубой жар как от огня Эльма? Или же как от Северного сияния? Один-единственный раз я видел на небе Северное сияние: занавес из света, тонкие стеклянные стержни, излучающие изнутри свет, который на ночном небе взлетает до зенита.

Шеф делает два-три шага по лестнице и снова оказывается с телефонной трубкой, из которой слышится дребезжащий искаженный голос. Шеф передает на пульт управления, где мы сейчас находимся, а заодно и показания стрелок двух манометров рядом с ним.