Прощание

— Таким образом, с помощью этих пружин, которые вы мне показали, управляющие стержни выстреливаются в топочную камеру?

— Да.

— И тогда — бумс — и печь нейтрализована?

— Да, через 1,4–1,5 секунды при неполадках печь, как вы это называете, нейтрализуется. Стержни в таком случае оказываются запертыми.

— И это происходит только в том случае, если что-то не сработает или обнаружится дефект?

— Да.

— Ну, а если дефект нельзя устранить, я имею в виду: теми возможностями, которые имеются на борту, что тогда?

— Капитан вам же уже объяснил: тогда у нас есть наша установка «Take-home», а два котла также могут подавать пар на турбину. Под нагрузку будут поставлены два обычных котла, и тогда турбина станет работать от пара этих котлов.

— Это звучит так просто, как в книге для детей. Но что вы делаете, прежде чем вы получите пар? Вы же должны сначала растопить котлы, и прежде чем они дадут пар, пройдет ведь уйма времени. И в это время корабль останется без двигателя — или..?

— Да, это так, — говорит шеф, и я регистрирую это про себя как победу в этом раунде.

— Во время последних неполадок, которые я пережил здесь, — продолжает шеф, — скорость хода мы потеряли не полностью. Пока мы перешли на пар из котлов, мы сделали еще десять оборотов.

— Как это?

— В результате движения судна по инерции до остановки.

— При тяжелом море вы едва ли могли еще маневрировать с помощью руля.

— Правильно! — говорит шеф.

— И тогда корабль может двигаться бортом к волне.

К моему удивлению, шеф снова говорит: «Верно!» Он даже, кажется, удовлетворен тем, что я удивляюсь. Во всяком случае он делает небольшую паузу, прежде чем продолжить небрежным тоном:

— Это может случиться с любым другим кораблем. И происходит довольно часто. Если у вас теплоход или турбоход и возникают неполадки в энергетической установке, происходит то же самое!

— И через какое время вы получаете новый пар?

— Примерно двадцать минут нужны нам для производства пара, и двадцать минут судно должно обходиться без пара.

«Вот те на!» — думаю я. Это снова звучит так же просто, как в книжке с иллюстрациями. Спрашивается, не приготовил ли старик к ней другой текст.

— Ну, в таком случае груз на корабле по меньшей мере не может сместиться!

Но и это не может смутить шефа:

— Преимущество такого рода морских рейсов, которое вряд ли можно оценить по достоинству! — говорит он стоически.

— Если бы это случилось на канале, да еще в самом узком месте, то это могло бы стать по-настоящему приятным, — пытаюсь я еще раз поддеть шефа, но он только пожимает плечами.

Неожиданно я фыркаю от смеха, просмотрев еще раз свои записки.

— Что тут смешного?

— Я только что прочитал парогенератор — причем как партогенератор.

Шеф смотрит на меня с сомнением, качает головой и спрашивает:

— И часто это у вас?

— Да нет, от случая к случаю. Иногда мы коротаем таким образом время.

— С помощью такой чуши?

— Да.

— Ну, теперь мне многое понятно, — говорит шеф и смотрит, как я реагирую.

— Вы снова идете по моему пути, — говорю я с угрозой.

— Почему? — спрашивает шеф.

— Так говорят в Баварии.

— Смешно. Ну да, в Баварии. Но теперь я должен снова заняться работой.

Большое движение кораблей, прежде всего контейнеровозов. Наблюдая с юта за двумя плывущими один за другим контейнеровозами, я не могу поверить своим глазам: они плывут задним ходом, потом передним, а потом снова задним? Ну, естественно! Это мы, как сумасшедшие, выписываем кренделя через местность: мы плывем, петляя. Работают сотрудники Гамбургского экспериментального института кораблестроения. Вот подивятся люди на контейнеровозах тому, что мы выделываем.

— Что ты так долго делал у шефа? — хочет знать старик, когда я появляюсь на мостике.

— Мы говорили о производстве пара. Сам того не желая, я сказал неточно, но, к счастью, старик не заметил этого.

Для выделывания этих петель гамбургский капитан взял руль в свои руки. Я говорю ему, что я сфотографировал эти выкрутасы и если бы кто-нибудь спросил меня, кто это там начертал в море свое имя, то я бы ответил, что у нас был никудышный рулевой.

— Мне бы надо, — говорю я старику, когда мы оказываемся в штурманской рубке, — еще дочитать до горького конца послание кладовщика.

— От этого ты освобождаешься. Я его уже успокоил. Если бы это было все.

— Ну, что еще теперь?

— Сегодня пришла жена корабельного булочника, она хочет подать жалобу, сказала она…

— Ну, и? Ей тоже не нравится еда?

— Кое-что другое: одна из стюардесс строила глазки ее мужу, и я должен запретить это.

— Ну, скажешь! И — ты запретил?

— Я прежде всего спросил ее: как же она это делала? — И тут старик ухмыляется. — И тогда она сначала поглядела на меня обеспокоенно, а потом сказала «вот так!» и выпучила глаза, как будто ее душили.

— И ты спокойно смотрел на это?

— Да, не краснея. Но было нелегко остаться при этом серьезным.

— И что произошло потом?

— Естественно, ничего. Я что, должен пойти к стюардессе и запретить ей строить глазки булочнику. В таком случае обо мне будет ходить дурная слава: ревнивый капитан и все такое.