Прощание

Отец. Ну, слава богу, теперь ты от него избавился, от этого оборванца Гартингера. Гимназию посещают только сыновья состоятельных родителей.

Мать. Слава богу! Надеюсь, теперь с дурным обществом покончено. Оно не для таких, как ты.

Христина испекла пирог, бабушка подарила мне пятимарковый золотой для моей копилки.

— Тебя еще ждет сюрприз, — взволнованно шепнула мне на ухо мама, — чудная, чудная поездка на каникулах…

Июльский вечер. В листве каштанов щебечут птицы. День умирает в тихом, теплом сиянии. Прощание кружит голову и наполняет душу счастьем, ибо все вокруг словно ликует: мир не не знает ни начала, ни конца, все вечно течет и все повторяется…

Куда обращен мой взор? К чему я прислушиваюсь? Ловлю ли я звуки гармони? Увы, все это ушло… Вижу ли я, как мы бежим по улицам, втыкаем спички в звонки, так что весь дом приходит в движение и дворники гонятся за нами и ругаются нам вслед? И это ушло… Присядет ли еще Христина к кровати «их милости»: «Через год, через год, как созреет виноград…» Ушло, ушло… Там на углу ровно в половине восьмого утра меня ждет Францль. Ушло, и нет возврата…

Стемнело. Звон колоколов в этот миг был мне невыносим, столько в нем было грусти. Что они там вызванивают о «новой жизни»?! Чтобы успокоить себя, мне хотелось крикнуть колоколам: «Мой отец, в конце концов, важный государственный чиновник…»

— Что же, зажечь лампу и отпереть дверь? — спросил я у Темноты.

— Нет, подожди, — ответила Темнота, — я еще не все сказала тебе…

Я вслушался в Темноту.

Мой собственный голос насмешливо прозвучал из темноты:

— Такие, как я!..

Лишь теперь я услышал, что в дверь стучат и зовут меня.

— Сейчас! Сейчас!

На пороге стояла мама.

— А я уж испугалась, не случилось ли чего с тобой.

Я ответил потемневшим голосом:

— Почему, мама, ты подумала, что я что-нибудь над собой сделаю?

XXI

Отец начал писать «Семейную хронику» вскоре после женитьбы. В качестве эпиграфа сверху значилось «Собственными силами»; слова эти были подчеркнуты дважды. Посвящая меня в семейную хронику, отец произнес такую речь:

— Всякий человек имеет родословную. Человек должен знать, кто он по происхождению. У каждого есть предки. И вот на вопрос, кто наши предки, отвечает «Семейная хроника», для этого она и существует. Каждому немцу следовало бы вести подобную хронику и заниматься изучением своей родословной… Прежде всего и главным образом обрати внимание на то, что наша родословная как с отцовской, так и с материнской стороны корнями уходит в шестнадцатый век и что мы принадлежим к чисто немецкому и строго протестантскому роду. Ни один католик, не говоря уже о евреях, не вошел в наш род, и тем самым честь фамилии остается по сей день незапятнанной… Ты наследник рода. От тебя зависит, получит ли род Гастлей свое продолжение или угаснет…

«Семейная хроника», как сказал отец, начинается задолго до Тридцатилетней войны; в те далекие времена среди предков отца значился некий владелец трактира «У веселого гуляки». «Уроженец Франконии, он был, — как утверждала собственноручная запись отца, — за непокорность светским и духовным властям колесован и сожжен в Пегнице под Нюрнбергом».

Отец вдруг заговорил вперемежку двумя голосами: один был обычный, а другой напоминал голос какого-то Ксавера. Запись на первой странице, сделанная много лет назад, казалось, удивила отца. Голосом Ксавера он обрадованно воскликнул, словно приветствуя старого знакомого:

— Вот так встреча!.. Какими судьбами!..

И уже другим голосом стал спрашивать себя, точно подвергая сомнению подлинность собственной записи:

— Кто это писал? Как он сюда затесался? Совершенно невероятно!

Он быстро перевернул первую страницу «Семейной хроники», стараясь привлечь мое внимание к тем страницам, которые, на его взгляд, свидетельствовали о славном прошлом нашего рода.

Подле каждого Гастля стоял крест. Мы бродили с отцом по кладбищу. Мы обозревали многочисленных Гастлей и многочисленные кресты. Я уже видел, как рядом с именем отца и рядом с моим вырастает такой же жалкий крестик. Здесь, в «Семейной хронике», отец заложил для собственного рода новый чудесный склеп.

— С тех пор поколение за поколением, честно трудясь, поднималось все выше и выше, — удовлетворенно произнес отец, перелистывая хронику. Он приосанился и ударил себя в грудь: — Все это собственными силами! — И о себе отец мог с гордостью сказать, что он собственными силами выбился в важные государственные чиновники с правом на пенсию. Я восторженно слушал его, благоговея перед «собственными силами».

Когда, спустя несколько дней, я, кряхтя, снял со шкафа громоздкую «Семейную хронику», собираясь вновь перечитать то место, где говорилось о моем колесованном и сожженном предке, то оказалось, что первая страница чистенько и аккуратненько вырезана из книги предков.

У меня было такое чувство, словно я обнаружил чудовищное преступление, которое отец старался скрыть. «Темное пятно»! В погоне за Темным пятном я обшарил все ящики и секретные отделения отцовского стола и даже золу в печке исследовал, но хозяин трактира «У веселого гуляки» пропал бесследно.

* * *