Прощание

Ингве и Кари Анна жили в Стурхауге, немного в стороне от центра Ставангера, в конце ряда домов, где по другую сторону была дорога, а за ней на несколько сот метров, до самого фьорда, тянулся лес. Поблизости было садоводство, а за ним, в другом жилом районе, жил Асбьёрн, старый друг Ингве, с которым они недавно открыли дизайнерскую фирму. Их офис находился на чердаке, там стояло все оборудование, которое они закупили и теперь начали осваивать. Ни тот ни другой не имели профессиональной подготовки, не считая того, чему их научили на отделении средств массовой информации в Бергенском университете, не было у них и сколько-нибудь значимых связей в этой сфере. Но тем не менее они, засев за мощные «маки», работали над немногочисленными заказами, которые им удалось заполучить. Плакат ко Дню Хундвогена, несколько буклетов и рекламных листков – ничего больше пока у них не набралось. Они поставили на карту все, и что касается Ингве, я его понимаю: после окончания университета он несколько лет проработал в муниципалитете Балестранна в отделе культуры, а это совсем не такое место, которое открывает перед тобой все дороги. То, что они затеяли, было довольно рискованным предприятием; единственное, на что они могли опереться, – это на собственный безошибочный вкус, хорошо отточенный благодаря двадцати годам знакомства с самыми разнообразными явлениями поп-культуры, – от фильмов и обложек пластинок до одежды и мелодий, журналов и фотоальбомов, начиная с никому не известных и кончая самыми коммерческими, – причем неизменно с установкой на отсев качественного от некачественного, будь то старые вещи или новинки. Однажды мы как-то были у Асбьёрна и три дня пили, и тогда Ингве дал нам послушать Pixies, в то время еще совсем новую и малоизвестную американскую группу. Асбьёрн валялся на диване и хохотал от восторга – так ему понравилось то, что он услышал. «До чего здорово! – восклицал он, перекрикивая громкую музыку. – Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ну как здорово!» Когда я в девятнадцать лет переехал в Берген, они с Ингве в первые же дни навестили меня в моей студенческой квартире и беспощадно забраковали портрет Джона Леннона, который я повесил над письменным столом, и постер с хлебным полем, где на переднем плане так ярко и чудесно зеленела узкая полоска травы, и афишу фильма «Миссия» с Джереми Айронсом. Все это никуда не годилось. Портрет Джона Леннона был данью последним годам моей учебы в гимназии, где мы с еще тремя учениками обсуждали литературу и политику, слушали музыку, смотрели фильмы, пили вино, хвалили все содержательное и отвергали все поверхностное, так что Леннон висел у меня тогда на стене как апостол серьезности и глубины, несмотря на то что я с самого детства больше любил сладостнейшего Маккартни. Но тут битлы вообще не котировались, ни при каких условиях, так что очень скоро портрет Леннона был снят. Но безошибочность вкуса проявлялась не только в отношении поп-культуры; Томаса Бернхарда мне впервые посоветовал прочитать именно Асбьёрн, который прочитал «Бетон» еще в серии «Vita» издательства «Гюльдендал», где роман вышел за десять лет до того, как о его авторе заговорили все любители литературы в Норвегии, но я тогда, помнится, совершенно не разделял восхищения Асбьёрна этим австрийцем и только через десять лет, вместе с другими литераторами Норвегии, понял, что он великий писатель. Асбьёрн был одарен особенным чутьем, я никогда не встречал человека с таким безошибочным вкусом, как у него, но на что было употребить этот дар, кроме того, вокруг чего вращается вся жизнь студента? Суть чутья в том, что оно порождает суждение. Для того чтобы выработать суждение, нужно видеть вещь со стороны, а это не творческий подход. Для Ингве скорее было характерно противоположное, он был гитаристом в рок-группе, сочинял собственные мелодии и воспринимал музыку изнутри, вдобавок к этому он обладал академическими навыками анализа, которыми Асбьёрн владел не до такой степени, во всяком случае, пользовался ими реже. Так что графический дизайн стал для них во многих отношениях идеальным выбором.

Мой роман оказался принят издательством примерно в то же время, как они открыли фирму, и было бы странно не предложить им взяться за оформление обложки, тем самым открыв им дверь в книжный мир. Издательство, разумеется, смотрело на дело иначе. Их редактор Гейр Гюлликсен сказал, что свяжется с дизайнерским бюро, но спросил, нет ли у меня своих соображений насчет обложки. Я сказал, что хотел бы, чтобы обложку оформил мой брат.

– Ваш брат? А он дизайнер?

– Ну, можно сказать. Начинающий. Он открыл фирму на пару со своим товарищем из Ставангера. Они талантливые, уверяю вас.

– Сделаем так, – сказал Гейр Гюлликсен. – Они предложат эскиз, а мы посмотрим. Если получится хорошо, то пожалуйста, никаких проблем.