Прощание

Ого! С какой стати она читает мои сочинения?

Но в то же время – что скрывать – я был польщен.

– Ты похож на папиного отца, Карл Уве, – сказала Будиль.

– На дедушку?

– Да. Та же форма головы. Тот же рот.

– А ты, значит, папина двоюродная сестра?

– Да, – кивнула она. – Ты непременно должен как-нибудь нас навестить. Мы ведь, знаешь, тоже живем в Кристиансанне!

Я этого не знал. До сегодняшней встречи я вообще не знал о ее существовании. Надо было ей это сказать. Но я не сказал. Вместо этого я сказал, что было очень приятно встретиться, и спросил, чем она занимается, а потом еще есть ли у нее дети. Про это она как раз говорила, когда снова подошел папа. Он сел за стол и стал внимательно слушать, как бы желая понять, о чем разговор, но затем вдруг откинулся на спинку стула, положа ногу на ногу, и закурил сигарету.

Я поднялся.

– Я пришел, и ты уже уходишь? – спросил папа.

– Что ты. Просто хотел достать одну вещь.

Я открыл оставленный у крыльца рюкзак, достал сигареты, одну на ходу сунул в рот, на секунду остановился закурить, чтобы сесть за стол с уже зажженной. Папа ничего не сказал. А хотел, я это понял по неодобрительной складке губ, но он только бросил на меня сердитый взгляд, и это выражение сразу исчезло, как будто он напомнил себе, что теперь стал другим.

По крайней мере, так я подумал.

– За ваше здоровье, друзья, – сказал папа, подняв бокал с красным вином. Затем взглянул на Будиль и сказал: – За Хелену.

– За Хелену, – сказала Будиль.

Они выпили, глядя друг другу в глаза.

Кто еще такая эта Хелена?

– У тебя нет бокала, чтобы выпить с нами, Карл Уве? – спросил папа.

Я отрицательно покачал головой.

– Возьми вон тот, – сказал он. – Из него никто не пил. Ведь так, Унни?

Она кивнула. Папа взял со стола бутылку белого вина и налил мне. Мы выпили вместе.

– Кто это – Хелена? – спросил я, обращаясь к ним.

– Моя сестра, – сказала Будиль. – Она умерла.

– Хелена была… Мы росли вместе, и очень дружили, – сказал папа. – В детстве. Потом, когда подросли, она заболела.

Я взял бокал и глотнул вина. Из-за дома показалась пара, которую я уже видел. Полногрудая женщина и мужчина с брюшком. Следом за ними шли еще двое мужчин, одного я тоже узнал, он тогда сидел в кухне.

– Вот вы, оказывается, где, – сказал мужчина с брюшком. – А мы-то вас искали. Что-то ты не очень за гостями ухаживаешь, скажу я тебе, – сказал он, положив руку отцу на плечо. – А мы выбрались в такую даль главным образом ради тебя.

– Это моя сестра, – тихо пояснила мне Будиль. – Элиса-бет. И ее муж Франк. Они живут в Рюене, в низине у реки, он риелтор.

Неужели все эти люди, эти папины знакомые, все время жили тут, совсем рядом?

Они уселись за стол, и все сразу оживились. Если поначалу, когда я только пришел, я не улавливал в их лицах ни смысла, ни содержания и соответственно различал в них только возраст и типажи, некий бестиарий сорокалетних со всем, что им положено, – вроде потухших глаз, поджатых губ, вислых грудей и колыхающихся животов, морщин и жировых складок, – то теперь я увидел личности, поскольку состоял с ними всеми в родстве, в их жилах текла та же кровь, что и в моих, и для меня вдруг стало важно, кто они такие.

– Мы тут говорили о Хелене, – сказал папа.

– Да, Хелена, – произнес тот, кого звали Франк. – Я ни разу ее не видел. Но много про нее слышал. Жалко, что так получилось.

– Я сидел у ее смертного одра, – сказал папа.

Я смотрел на него, не веря своим глазам. Что тут происходит?

– Я так ее ценил. Так ценил.

– Ты даже не представляешь себе, какая она была красавица, – так же тихо, как раньше, сказала мне Будиль.

– И вот – умерла, – сказал папа. – О-о!

Неужели он плачет?

Да, он плакал. Он сидел, упершись локтями в стол и сложив ладони на груди, и слезы заливали его лицо.

– Причем весной. Была весна, когда она умерла. В природе все цвело. О, о-о!

Франк опустил глаза и вертел в руке ножку бокала. Унни положила руку папе на плечо. Будиль смотрела на них.

– Ты ведь был самым близким ей человеком, – сказала она. – Она любила тебя больше всех.

– О! О! – стонал отец. Он закрыл глаза и прижал руки к лицу.

По двору пронесся порыв ветра. Свесившиеся со стола концы скатерти захлопали на ветру. Ветер подхватил салфетку и понес ее по участку. Листва над нами зашумела. Я поднял бокал и выпил, вздрогнув, когда кисловатый вкус разлился по нёбу, и вдруг снова ощутил то светлое, чистое чувство, когда хмель вот-вот ударит в голову, но еще не ударил, а затем, как всегда, – желание его поймать.

Часть II