Прощание без возвращения?

Картина одного из боковых алтарей изображала смерть св. Иосифа; Иисус и Мария стояли у его смертного одра. «Это изображение неправильное, — сказал юноша. — Иисус не присутствовал при смерти Иосифа».

Перед изображением распятия Иисуса Гребера спросили: «Как ты думаешь, что при распятии причиняло ему наибольшую боль?» Гребер ответил: «То, когда ему в ладони и в ступни вколачивали гвозди». «Нет, не гвозди, а жажда. Гвозди мощным ударом загнали сквозь ладони и ступни. Поэтому гвозди поначалу не причинили сильной боли, а, скорее, оглушили его. Так же, как ваши раненые на войне в первые мгновения почти не чувствуют самых тяжких ранений. Но жажда вследствие потери крови — это было самое ужасное; так же, как у ваших раненых… Никакая физическая боль не сравнится с мукой медленной гибели от жажды».

Пройдя дальше, они оказались в боковой часовне. Там висела деревянная икона девы Марии, перенесенная из монастыря, руины которого находились поблизости. «Эту картину уже давно ищут два страдающих духа, проклятые находятся там внизу, у руин монастыря». Пастор с удивлением спросил: «А почему эти духи ищут икону Марии? Ее ведь так просто найти здесь. Да к тому же, какая польза страдающим духам от этой иконы?» В ответ пастор услышал: «Ты не понимаешь? Духи, в наказание за их дурные дела привязанные к какому-либо месту, не могут выйти за пределы очерченного им «круга проклятия». Поэтому и эти духи, «сосланные» в долину с монастырскими развалинами, не в состоянии подойти к этой церкви. И поэтому вынуждены искать икону Марии в границах очерченного им круга… Что касается того, какая польза им могла бы быть от изображения Марии, то действительно: сама по себе икона им не поможет. Но нечто другое, связанное с иконой, некогда приносило им облегчение. Еще когда икона стояла в монастыре, туда приходило множество людей помолиться перед ней. Многие творили молитвы за «бедные души», так вы называете страдающих духов. Правда, молитва не может уменьшить их вины и наказания. Но они слышат, воспринимают молитву, и их мысли тоже обращаются к Богу. Тем самым они испытывают облегчение в своем состоянии. С тех пор, когда икону оттуда забрали, никто не приходит туда молиться, и духи лишены благодати, которую некогда давала им молитва…»

Тут они (Гребер и юноша) подошли к лестнице, ведущей к органу, и пастору очень захотелось узнать, как обстояло дело с выдвинутыми наполовину регистрами. Кроме того, он решил спросить потустороннего, умеет ли тот играть на органе (сам юноша играть не умел). Так обладал ли невидимый гость достаточной властью над телом юноши, чтобы заставить его играть на органе? Поколебавшись, Гребер все же задал этот вопрос. «Хорошо, если тебе это доставит удовольствие», — прозвучало в ответ. «Я тут же поспешил в ризницу и взял там ключи. Мы поднялись по лестнице к органу. Я открыл ящик и сразу взглянул на регистры. Точно! Три из них были выдвинуты…»

Гребер продолжает: «Потусторонний (в облике юноши) сел за клавиатуру, вытянул регистры и начал играть. Сначала тихо и нежно, протяжными аккордами. Затем сильнее, громче. Чем дольше он играл, тем все более нарастали звуки. Наконец, игра достигла апогея. Во всех регистрах бушевали волны, кипела пена валов, завывала буря. Это был настоящий ураган, способный с корнями вырывать из земли деревья. Постепенно буря звуков стала стихать, и в конце музыка сошла нежными, спокойными тонами на нет. Без всякого сомнения — за инструментом сидел мастер!»

Когда музыкант встал из-за органа, Гребер запер инструмент на ключ, потусторонний спросил его: «Ты знаешь, что я только что сыграл на органе?… Я сыграл твою жизнь». Пастор удивленно взглянул на говорившего, так как не мог даже подумать, что можно сыграть жизнь человека на музыкальном инструменте. Тогда он услышал: «Жизнь человека подобна картине. Ее можно написать красками, а можно и звуками. Каждый цвет представляет собой звук, а каждый звук — цвет. Есть ясновидящие, воспринимающие все звуки в красках, отделяя гармонию от дисгармонии не на слух, а видя перед собой звуко-краски. Поэтому каждую картину можно сыграть, словно видя перед собой ноты. По крайней мере, это возможно в мире духов».

Они молча сошли вниз по лестнице до самой двери в церковь, через которую вошли. Тут юноша остановился: «Я хочу попрощаться. Я не могу зайти в ваш дом, потому что твоя экономка как раз собирается вернуться из сада в дом, и мне не хотелось бы, чтобы она увидела юношу в состоянии транса. Сейчас прислонюсь к этой стене. Поддержи тело юноши, не дай ему упасть, когда я выйду из него».

Пастор Гребер выполнил все, что ему было сказано, и ему пришлось собраться с силами, чтобы удержать падающее тело юноши в вертикальном положении, когда потусторонний выходил из него. Однако юноша тут же пришел в себя и был весьма удивлен, обнаружив себя и пастора в церкви. Он помнил только, что находился со священником в его доме. Об игре на органе и беседе в церкви он ничего не помнил.