Прощание из ниоткуда. Книга 2. Чаша ярости

С этим он и отошел, кляня себя за свое равнодушие, с этим выбрался за ворота, с этим же, почти машинально, завернул в кладбищенскую церковь. Храм оказался тих, пуст, темен, и только два открытых гроба маячили у бокового окна в ожидании заупокойной. В церковь Влад заглядывал и раньше, но более из любопытства, чем по душевной потребности. В последний день это случилось с ним в день похорон матери, но тогда он лишь соучаствовал в семейном действе, ни к чему серьезному себя не обязывая: отзвонил и с колокольни долой.

Теперь же, стоя в пустом и темном храме, наедине с двумя покойниками, Влад вдруг почувствовал себя маленьким, предельно ничтожным существом, до бед и забот которого нет дела никому, кроме той ничем незамутненной тишины, которая струилась здесь вокруг него, сообщая ему ощущение сопричастности ко всему, что в этих и на этих стенах безмолствовало, излучая собственный свет и тревожа воображение. Хотелось стоять вот так, долго-долго, вслушиваясь в эту струящуюся тишину, молчать и, глядя перед собой, глядеть в себя. „Что это со мной, — попытался он внутренне скептически усмехнуться, но усмешки, как он ни силился, не сложилось, скорее, жалобная гримаса, — так и поплыть недолго, тогда с Матросской Тишины век не выберешься?”

Но заупокойную Влад выстоял без усилий, молитва уже не тяготила и не раздражала его, как раньше, он даже поймал себя на том, что время от времени подтягивает хору да и по завершении обряда уходить не тянуло.

После службы батюшка, на ходу разоблачаясь, устремился почему-то прямо к нему:

— Вы ко мне?

— Нет… Но если позволите…

— Обязательно позволю, — он был еще совсем не стар, с круглым почти без морщин лицом и смеющимися глазами, — идите за мной.

Он устремился к алтарю, кивком предлагая гостю следовать за собой, и Влад покорно потянулся за священником, сам не зная, зачем он это делает и что из всего этого может получиться. Здесь, в святая святых любого храма, где, по давнему убеждению Влада, не могло быть места ничему мирскому и низменному, мирно пофыркивал чайник на электроплитке и все на обычном столе было готово к чаепитию: сахар, кекс, умело нарезанный лимон.

— Располагайтесь, сейчас чай пить будем. — За нехитрой сервировкой он то и дело быстрыми глазами посматривал на гостя, как бы изучая его. — Вы от кого?

— Я собственно сам… Случайно. Но если помешал…

Тот заспешил, заторопился, даже руками замахал:

— Что вы, что вы, кому вы здесь можете помешать, ведь вы в Храме Божьем! Это даже лучше, что ни от кого, что сами, что случайно, замечательно даже! В Храм Господь приводит, а кого Он привел, того и отметил. Давайте знакомиться. Я отец Димитрий, служу в этом Храме. С кем имею честь?

— Владислав Самсонов, литератор.

Тот даже озарился от удовольствия:

— Как же, как же, наслышан, так, значит, вы тот самый Самсонов из знаменитого сборника? Очень рад познакомиться, давно мечтал, я ведь, знаете, тоже балуюсь. — И тут же рассмеялся, предупреждая невольный испуг гостя: — Не пугайтесь, я только для себя, даже никому не показываю. Вам с вареньем?

Сам того не заметив, Влад под чаек и под междометия собеседника выложил ему собственную подноготную, не скрыв от него и своей питейной слабости.

Тот слушал, не перебивая, только похмыкивал со значением, покачивал сокрушенно головой, досадливо морщился, а когда Влад умолк, он впервые без улыбки взглянул на гостя как бы с другого берега:

— Спросил с вас, Владислав Алексеич, Господь много, но ведь лишнего Он никогда не спрашивает, значит, по плечу вам была эта ноша, значит, многое вам Господом дано. Я священник, мое дело прежде всего утешить человека, но вас мне утешать, только слова попусту тратить, вы — человек сильный, очень сильный, вам вдвое дай, вытянете, слабость ваша не в вине, знаете, как говорят, пьяный проспится, дурак — никогда, слабость ваша — в гордыне, это у всех у нас, у кого больше, у кого меньше, но у вас непомерная, смирять себя пора, Владислав Алексеич, с собой-то вы справитесь, а вот с ней, с гордыней этой, справитесь ли?

— Не ко врачу же идти?

— В церковь.

— Поможет ли?

— Захотите, поможет.

— Чем?

— Молитвой.

— Попробовать можно…

— Вот-вот, — заволновался и снова засиял отец Димитрий, — чтобы человеку в гору камушек бросить, надо к ней, к горе этой, подойти поближе, вот и сделайте первый шаг, Владислав Алексеич, увидите, вам же легче станет, а потом видно будет. Приходите завтра на воскресную службу, примите Причастие, вот вам и первый шаг.

— Я же некрещеный, отец Димитрий!

— Господь всех принимает, кто с чистым сердцем идет, ему, как сказано, грешные-то ближе праведников.

— Пора мне, отец Димитрий.

— Ну, ну, — не стал задерживать тот, даже как бы обрадовался, — с Богом, а я тут помолюсь обо всех страждущих соседях ваших больничных. Не обходите отца Димитрия, Владислав Алексеич, всякое с человеком может случиться, еще пригожусь…

Он проводил Влада до церковной ограды и молча перекрестил на прощание.

На следующее утро в палату торопливо вскользнула завотделением Народицкая: