Прощание из ниоткуда. Книга 2. Чаша ярости

— Я прожила жизнь, у меня нет времени разбираться в ваших, — слово „ваших” она интонационно подчеркнула, — прогрессивных и непрогрессивных органах печати…

К предупредительности присутственных мест от литературы Влад уже попривык, поэтому, когда рыжеволосая пигалица, вся вспыхнув при его появлении, скрылась за дверью редакторского кабинета, он воспринял это, как должное.

Логово реакции, кстати сказать, выглядело не хуже и не лучше любой, даже самой прогрессивной, даже стоящей во главе прогресса редакции толстого журнала: та же окраска, та же меблировка, те же примелькавшиеся во всех учреждениях портреты. „Господи, — изумился мысленно Влад, — хотя бы в этом хоть чуточку индивидуальности!”

Дверь редакторского кабинета неожиданно распахнулась, и в ее проеме, словно в портретной раме, выявился высокий, бесстрастный, пергаментно-желтый человек в прекрасно сшитой паре и со вкусом подобранном галстуке:

— Это и есть Самсонов? — Смерив Влада с головы до ног угольными глазами, он отступил в глубь кабинета. — Заходи, Самсонов. — Обогнув письменный стол, он величественно опустился в кресло и лишь после этого снисходительно кивнул гостю. — Садись, Самсонов.

Так, впервые в жизни Влад оказался лицом к лицу с этим почти легендарным графоманом, слава которого, наподобие байроновской, с годами лишь разрастается и не только давно достигла „друга степей — калмыка”, но и сделала его поэтом, если подразумевать под этим другом Давида Кугультинова.

Некоторое время тот в упор, молча, с нескрываемым любопытством и змеящейся в уголках бескровных губ чуть заметной усмешкой рассматривал его. Лишь после этого спросил громко, отрывисто, с нарочитым вызовом:

— У Твардовского был?

— Был.

— Аванс дали?

— Дали.

— Напечатали?

— Нет.

— У Катаева был?

— Был.

— Аванс дали?

— Дали.

— Напечатали?

— Нет.

— А я, — заговорил он с расстановкой, — аванса не дам, у нас лимит на нуле, зато напечатаю.

— Все обещают. — Решил Влад брать быка за рога. — Когда?

— В следующем номере, — отрезал тот. — Рукопись уже в наборе. — И впервые в течение разговора болезненно осклабился: — Прикидываешь, откуда у меня твоя рукопись? Знаешь, как в народе говорят: где взял, там уж нету, хотя, может быть, копия для архива осталась. Плохой из тебя конспиратор, рукописей своих прятать не умеешь.

— А я и не прячу, — огрызнулся Влад, — не имею привычки.

— Зря, — добил его тот, — надо прятать, я вот, если хочешь знать, прячу.

У Влада даже дух перехватило от удивления:

— От кого? От кого вам надо их прятать?

— От врага. — Тот с вызовом вздернул свою красиво посаженную голову, отчего кожа на его пергаментном лице напряглась и вытянулась. — Чего удивляешься, думаешь, искоренили давным-давно, под корень вычистили? Вбила вам эту муть в голову нынешняя ревизионистская сволочь, а следовало бы зарубить себе на носу азбучную истину социализма: чем ближе к цели, тем беспощадней классовая борьба. Это ведь про теперешних Маяковский писал: „…кто стихами льет из лейки, кто кропит, набравши в рот…”, а у меня, брат, пистолет и нож всегда под подушкой, в случае чего живым не дамся…

В щель внезапно приотворенной двери ввинтилась круглая с залысинами голова:

— Всеволод Анисимович, разрешите?

Кочетовское лицо сразу обмякло, посерело, осунулось:

— А, это ты, Юрий Владимирыч, заходи, знакомься, это и есть гроза тайги и тундры — Самсонов, бери его к себе, оформляй соглашение, повесть ставим в десятый.

И мгновенно уткнулся в рукопись перед собой, сразу выключив присутствующих из сферы своего внимания…

— Идашкин Юрий Владимирович, — шепотной скороговоркой представился Владу тот, увлекая его к выходу. — Ответственный секретарь редакции.

И колобком, колобком через кабинет, приемную, коридор к себе, в свою вотчину за обитой дермантином дверью — опрятный, не без элегантности кабинет с высокими потолками и стильной мебелью.

— Ну-с, Владислав Алексеич, надеюсь, вы довольны? — сиял он в сторону гостя, хлопотливо рассаживаясь у себя за столом: успел открыть и закрыть ящик перед собой, что-то походя полистал, что-то отметил в настольном блокноте. — Не успели явиться, а рукопись уже в наборе, такое у нас не со всяким случается, шеф у нас, прямо скажем, невесіа разборчивая.

— А я — это что же, жених, что ли, с улицы? — пресек его на корню Влад. — Подобрали, обмыли, подкормили малость и представили пред очи ясные?

От идашкинской суеты не осталось и следа, он тут же пружинисто собрался, потемнел обликом и впервые взглянул на собеседника с заинтересованной серьезностью:

— Извините, Владислав Алексеич, я, наверное, действительно взял неверный тон. — И вдруг по-мальчишески застеснялся: — Это я от волнения, ей-Богу, Владислав Алексеич!

„Умен, — отметил про себя Влад, — а может быть, хитер, кто его знает, во всяком случае, не прост, надо бы с ним поосторожнее, такие без нахрапа, ювелирно умеют гнуть, сам не заметишь, как в бараночку свернешься”.

В течение получаса деловито и быстро ответсекретарь оформил соглашение, получил редакторскую подпись и договорился-таки с бухгалтерией „Правды” об авансе.