Прощание с Марией

А за семейными группами, на самом солнцепеке, прямо на иссохшей земле под живой изгородью, одна-одинешенька лежала пластом девушка в цветастом платье, под которым не было белья. Алчно подставив солнцу толстое потное лицо, она подтянула к животу колени и нагло, вызывающе раздвинула пухлые белые ляжки.

— И правда, какая бесстыжая, — ответил я, дружески кивнув мальчугану; положил руку ему на плечо и уставился на девушку — так же жадно, как он.

Путевой дневник

…фашист, враг мой смертный.

Адам Важик

Перевод К. Старосельской

Выйдя из ренессансного собора, в котором над главным алтарем, отодвинутым для удобства туристов от стены, между двух закопченных окон, укрытый в тени, висел под самым сводом триптих Тициана, закопченный еще больше, чем окна, мы ленивым шагом отправились в расположенный по соседству, в ратуше, городской архив, откуда, просмотрев десятки арабских, турецких, латинских и славянских документов, украшенных огромными сургучными печатями, разноцветными инициалами и даже рисунками, не спеша двинулись по главной улице старинного городка, где среди множества скромных памятников сновали шумные толпы курортников, наслаждающихся средиземноморской осенью, подобной нашему лету. Улица была выложена каменными, выбеленными дождем и солнцем плитами и подымалась от портовой сторожевой башни, выдвинутой в море и охраняющей подступы к молу, к городским воротам, сооруженным уже на склоне. Ворота эти отделяли обнесенный мощной средневековой стеной и тесно, впритык, застроенный домами старый район города с такими узенькими улочками и переулками, что можно было, раскинув руки, коснуться стен противоположных зданий, — район, пропахший супом и мокрым бельем, которое раскачивалось на веревках над уличками, кишащий дикими кошками и пугливыми чумазыми детьми, — от нового района, где вдоль асфальтированного бульвара тянулись цепочкой пансионаты и гостиницы, скрытые в гуще развесистых пальм, апельсиновых деревьев, кустов мирта, кипарисов и пиний и начиненные услужливыми официантами, девицами легких нравов и чистильщиками обуви. Оба района раскинулись на склоне известнякового, кое-где поросшего агавами и кипарисами холма, на верхушке которого белели грозные военные форты Иллирии[140] наполеоновской эпохи, а ниже серели круглые купола водруженных на городские стены немецких фортификационных укреплений эпохи гитлеровской Кроации[141].

Поскольку до обеда оставалось еще немного времени, мы шли не торопясь, по дороге задерживались возле ювелирных магазинчиков, набитых изящными народными изделиями из дутого серебра, и, облизываясь, провожали глазами рослых девушек в длинных, по щиколотку, черных платьях с желтой бахромой на груди, которые, покачиваясь, как ладьи, прогуливались по мостовой, надменно занятые только собою. Это были жительницы окрестных деревень, прекраснейшие среди женщин Юга, рожденные крестьянками от туристов с голубой кровью. Так, по крайней мере, утверждал местный гид, приставленный к нам городской управой. И действительно, в долгом и полном впечатлений путешествии по шести республикам нам нигде больше не довелось видеть таких красивых девушек; некоторые из них, правда, были слегка обезображены сифилисом.

Наконец мы добрели до каменной скамьи и уселись на горячем песчанике, восхищаясь бескрайним морем, салатовым и изумрудным, серебрящимся от ветра, с грохотом разбивающимся о скалы у наших ног. За спиной у нас зазвонил среди пальм смешной и яркий миниатюрный трамвайчик и начал взбираться на гору, на соседней скамейке сидела в летнем цветастом платье загорелая женщина, держа на коленях ребенка, который забавлялся висевшими у нее на шее бусами из красных кораллов, с моря веял влажный, пахнущий водорослями ветерок, в чистом небе кружили чайки и опускались на волны. Было тепло и тихо, лучшая пора для созревания апельсинов.

— Не пишут про нас в газете? — спросил Член Делегации. В Любляне нам посвятили целую статью.

— Обедать пошли, опять опоздаем, — сказал другой Член Делегации.

— Да хватит вам о еде, — сказал первый. Обернулся на звонок трамвая, который съезжал с горы, и заметил: — Примитив, как у Руссо Таможенника.

Я принялся просматривать газету, пробегая глазами названия самых скромных статеек и заметок. Увы — на первых страницах о делегации не было ни слова. На пятой полосе — это была «Борба» от 11.11.47 — мне бросились в глаза три фотографии, переснятые из какого-то английского журнала. На первой фотографии, посреди голого каменистого поля, лицом к лицу с шеренгой солдат в английских мундирах, стоящих в вольных позах с винтовками у ноги боком к зрителю, так что аппарат с достаточной резкостью запечатлел лишь белые манжеты и пояс первого солдата да большую сумку с патронами для «томми-гана»[142], висящую у него на груди, — были выстроены в ряд люди, среди которых мое внимание привлекли женская фигура и мужчина в полосатых штанах.