Прощание с миром

Язнал, что Тоня торопится, что она спешит, и сердился па мое. Явидел, что и она рассержена, и не понимал ее настроения. Получалось, как будто я был виноват и чем-то, и прежде всего в том, что мы так давно идем, а машин все нет и нет. Явидел, что досада ее все больше росла. На что? Да нет, конечно, не на то, что не было машины. Тут дело было совсем в другом. Она была недовольна тем, что она пришла, что она так ног сдуру, глупо закатилась к нам. Как девчонка! И теперь то, что для всех было тайной, так во всяком случае какое- то время казалось нам, что было скрыто до поры до времени, стало для всех явным, было у всех на виду. Она заметила, конечно, что ее появление и вся эта неестественность, возникшая за столом, действовали на меня. И теперь я был раздражен, настроение у меня было испорчено. Тоня все это заметила еще за столом... «Ах, ты хочешь, чтобы все было тайным... На людях ты становишься совсем другим, замыкаешься, становишься необщительным, угрюмым. Ты ведешь себя так, как будто бы даже стесняешься меня! Ну хорошо же!» Так или почти так она говорила мне.

Да, все это было не только на ее лице, но она это все теперь мне и говорила. Одним словом, мы поссорились, поссорились неожиданно, как никогда не ссорились, очень страшно.

Яне думаю, чтобы вам было интересно слушать двух между собой поссорившихся людей — на этой дороге, в лесу, среди дороги... Ничего не может быть хуже, проще говоря — противнее. Мы шли теперь по разным сторонам дороги, как бы все больше отдаляясь друг от друга, досадуя один на другого, жалея и недоумевая, что все так нелепо сложилось, все так произошло. Но я, как обещал, освобожу вас от описания подробностей.

Обида, будто внезапно отпущенная ветка, больно хлестнула меня по лицу. Якинулся в лес, не разбирая дороги, и не помню, куда и сколько я шел. Все во мне кипело. Как она могла так!

Когда я опомнился, я повернул, нет, я выбежал обратно на дорогу. Однако я не сразу мог правильно определить, куда мне надо идти. Яотбежал очень недалеко. Япреодолел канаву, почти ров, отделяющий лес от дороги, даже не заметил, как его перемахнул, и, выбежав на дорогу, огляделся и не поверил себе. Дорога была пуста. Дорога просматривалась на несколько километров, и все же она была пуста, на ней никого не было. Ее не было.

Яв первую минуту ничего не понимал, не соображал, не понимал, как это случилось. Никого.

Как будто мы только что, всего лишь какое-то мгновение назад, не были здесь, на этой дороге. Куда я бежал? Ведь не было же никого ни впереди, ни сзади.

И все же потеряв голову я кинулся вперед по дороге. Не знаю, сколько времени бежал я, бежал не останавливаясь, изо всех сил, я почти задыхался. Потом я пошел тише, потому что я уже не мог больше бежать. Язадыхался, и у меня не было больше сил бежать...

Яне знал, куда мне идти, назад или вперед.

Теперь, когда ее так неожиданно не стало на дороге, я испытал самый настоящий страх. Куда она исчезла, где она, что с ней? Теперь мне стало казаться, что она позади, что, может быть, так же, как и я, она ушла в лес. Где мне искать ее теперь? Ее увезли! Ее увезли от меня, похитили, чего доброго... Должно быть, именно это было у меня в голове.

Я ушел в лес, я хотел обдумать случившееся, прийти в себя. Яотошел совсем немного, когда услышал стук подков, и тотчас выскочил из леса. Впереди кто-то ехал на лошади. Яуже видел лошадь, ее высокий круп, грудь ее, будто в сдвинутом плане укрупленно данную. Но я еще не видел всадника. Ятолько видел, что вслед за этим первым ехал еще один. Яничего не видел, я весь был под впечатлением случившегося — того, что произошло между нами, между мной и ею. Я не мог разглядеть, кто это подвигается по дороге навстречу мне, наезжает на меня.

«Кондратьев, Дима?» — услышал я.

Я поглядел наверх, на всадника, за голову коня. Я очень медленно приходил в себя. Я все еще не узнавал человека, сидящего на лошади. Но что-то в нем было знакомое. Я еще раз взглянул наверх, на всадника. Это был Иннокентьев, мой дружок комбат Васи Иннокентьев, которого я столько раз поддерживал своим огнем, своими пушками, огнем и колесами, как говорят у нас. Веселый Вася Иннокентьев медленно двигался по дороге навстречу мне. Я не знаю, где он был, куда его вызывали, знаю только, что полк их стоял тут же, недалеко от нас, недалеко от этого леса. Вася ехал с ординарцем. Я только тогда, когда схватил его лошадь, узнал его. Схватившись за узду, я сказал, чтобы он слезал. «Слазь»,— сказал я ему. Он сразу понял меня. Он даже не спросил, что случилось. Он смотрел на меня с удивлением — выскочил из леса и теперь ссаживает его с лошади — и действительно стал слезать. Я взял у него повод и перекинулся в седло.