Прощание с миром

Дня через три меня встретил мой знакомый. Он сказал, что он хотел бы сообщить мне об одном факте, о котором я, может быть, не знаю. Что он только вчера по телевидению слышал. И сказал мне, о чем идет речь. Ясказал, что все было не так, не совсем так, что я сам вчера участвовал в передаче, о которой он мне говорит.

Он очень смутился и сказал, что, видимо, он не должен был говорить мне этого, потому что меня там, в этой передаче, не было...

Оказывается, эта женщина, редакторша эта, видя мое непослушание и упрямство, не стала со мной спорить, записала меня, то, что я сказал, то, что я хотел сказать, а потом передала заготовленный для меня текст другому человеку, моему товарищу, ведущему передачу.

Он его проговорил так, как было задумано и как было написано в сценарии.

В наказание за мою непокорность никогда больше меня уже не приглашали на телевидение.

РАЗВОРОТ

Зимой однажды, когда небо в Москве висело низко над головой и чувствовал я себя все хуже, мне пришло в голову взять путевку в один из ведомственных санаториев в Крыму.

Все это оказалось проще, чем я думал. Ясначала даже не понял, почему. И только потом мне стало ясно: по зимнему времени, оказывается, все это легче, к тому же санаторий, как это выяснилось позже, только что открылся, о нем еще не знают, и желающих ехать туда еще нет.

Это было далеко за Симеизом, я уже даже забыл, как по-нынешнему называется это место. Не все еще достроено, вокруг пока еще одни скалы, даже и пляжа оборудованного нет. Но по берегу нагорожены уже такие дворцы, что в первую минуту я даже не понял, что все, что понастроено здесь,— один и тот же санаторий. Нигде и никогда я не видел такого количества мрамора, как здесь. Ядаже и не подозревал, что существует мрамор такого рисунка и такой расцветки. Все было из мрамора! И подъезды, и фойе, и переходы. А переходов, надо сказать, было много, метров по четыреста — один в столовую, другой такой же — в лечебный корпус. Размах совершенно фантастический. Впечатление было такое, что строившие это сооружение люди думали только о том, куда бы всадить лишний миллион.

Не сказал еще, что каждый корпус, а их было пять, был соединен переходными площадками с другим, с соседним. На моем этаже было не более десяти обычных, не люксовых комнат. На других, там, где были люксы, их было и того меньше. А кроме того, каждый следующий этаж был отведен под зал, где стоял телевизор и была такая мебель, какой я не то что никогда не ИНДОЛ, ПО даже не знал, что такая существует па снеге.

Надо сказать, что я не прожил тут и двух недель, из одного только протеста я уехал от всей этой непривычной для меня роскоши.

Дело, однако, не в этом. Это я уже так, между прочим говорю.

В столовой, за одним со мной столом, напротив меня, сидел молодой человек в потертом пиджачке, в достаточно засаленном, свернутом набок галстучке, ботинки были изрядно стоптаны. Оказывается, комсомольский работник, парень из района, тоже, показалось мне, попал сюда по случаю, по недосмотру какому-то или все потому же, что санаторий еще по-настоящему не функционирует, еще только-только начинает работать.

— Ну как вам тут? — спрашивает он меня. «Как, мол, вам тут нравится?»

Яговорю, что все ничего, но уж больно богато. Из одного только, говорю, мрамора, вложенного в это здание, можно было бы отделать десятки других подъездов...

— Нет,— не согласился он со мной,— а по-моему, хорошо! Можно, я думаю, даже и иностранцев пригласить, показать, что, по крайней мере, живем мы все-таки неплохо!

ИНЕРЦИЯ

Случилось мне через много лет после войны быть в вятской деревне, в которой проходила какая-то часть моего детства. Была в ней, в этой деревне, церковь деревянная, островерхая. Поставлена она была на склоне горы, на спуске к реке, и с улицы, из деревни, видна была одна только ее верхушка, острый, увенчанный деревянным крестом купол. Редкой красоты было место!

Теперь, через много лет после войны, приехав сюда, я ходил по улице, и мне все чего-то не хватало. Яне сразу понял, чего. Не хватало этого незатейливо выглядывающего из-за горы креста. Сначала даже как-то не поверил, что это возможно... Ябыло подумал даже: неужели сгорела? Но нет, оказывается, нет! Оказывается, разрушили, разобрали и увезли, на коровник или на сарай, я даже уже и не запомнил, на что потребовалась эта старая деревянная церковь, которая была цела только пока стояла... Когда я стал спрашивать, зачем это было сделано, какая в этом была нужда, я увидел, что люди, у которых я спрашивал, мои односельчане, совершенно меня не понимали, не понимали, почему я так спрашиваю, почему я об этом говорю. Почему я так удивляюсь тому, что теперь, через много лет после войны, после тех уже полузабытых недобрых лет, когда так запросто ломали и рушили церкви, вдруг взяли и развалили такую красоту. Они мета совершенно не понимали и с большим недоумением смотрели на меня... Это было нечто такое, что само собой разумелось.

1959-1988