Прощание с миром

Третья рассказывала о работе своих подруг на том участке, где им пришлось охотиться, вспоминала, как они заставили немцев не ходить, как это было вначале, до того, как они сюда пришли, а ползать. И как, в одном из боев опять же, немцы, подтянув свежие силы, пошли в атаку. Как, засев в траншее вместе со своей напарницей, они расстреливали подступающих гитлеровцев и как потом, когда те были остановлены, приняли участие в контратаке.

Такие были рассказы. Но был и такой рассказ. Тоже о самом первом дне, о первом убитом немце. «Убила, и стало страшно, что человека убила»,— сказала одна из них.

А еще через день — двое из них, в тех же полушубках белых своих, были у меня в редакции, в той же избе, где размещался отдел, к которому я был причислен, приписан на то время, что мне довелось здесь оставаться.

Наверно, рассказы были интереснее, но я плохо записывал.

3

А еще через день или два я отправился в часть, на передний край, в 21-10 гвардейскую дивизию. Яуж не помню теперь, как я добирался, должно быть, была какая-нибудь оказия, какая-нибудь машина, как я думаю, шла в ту сторону. Тылы дивизии, но прежде всего такие ее службы, как полевая почта и редакция дивизионной газеты, находились и одной и той же деревне, и если не в одном и том же доме, то и одном и том же дворе. Здесь, мне помнится, я и ночевал, здесь на полевой почте и пропел ночь. Тем же утром я был и полку. Яходил из землянки и землянку, записывал какие-то рассказы, воспоминания о том, как воевали, как держали оборону, и все это — не сейчас, не вчера, не сегодня, а казалось бы, в давно прошедшем времени, и месяц и два, а то даже и год и полгода тому назад. То, что было вчера, сегодня еще кажется недостойным того, чтобы об этом рассказывать...

Землянки были вырыты в лесу, среди поваленных деревьев. Оборона была тут, надо сказать, странная. Не было пи окопов, ни траншей, их нельзя было копать, поскольку тут всюду близко подступала вода. Линия обороны,— на том участке, на котором мне пришлось быть,— проходила в лесу, в глубине леса, а лес был заболоченный. Поэтому вместо траншей здесь сооружались завалы из бревен, которые затем обливали водой, намораживали лед. Из трех полков, а именно тот, в который я пришел, 59-й полк Чеботарева — номер полка и фамилия его командира каким-то образом застряли в памяти,— держал оборону, то есть был непосредственно па передовой, остальные находились во втором эшелоне. Именно в этом полку, как рассказали мне, погиб приехавший сюда как корреспондент «Правды» — Ставский. Было это в ноябре, в середине ноября, за месяц, за полтора до того, как я пришел сюда. Впрочем, в этих же самых местах. Как я понял, полк их до сих пор еще держал оборону в том же самом месте. Как мне говорили, на участке дивизии, на нейтральной полосе, в те дни подбит был танк «тигр», незадолго перед тем появившийся на вооружении у немцев. Приехавшему в дивизию Ставскому захотелось посмотреть этот танк, подобраться к нему поближе, кажется, даже сфотографировать его. Яне помню, кого он взял с собой. Едва они туда полезли и, кажется, даже добрались до самого танка, подлезли под него, как выстрелом снайпера Ставский был убит. Пуля попала ему в голову. Танк был заранее пристрелян. Его долго потом не могли вытащить из-под танка.

Все это мне рассказали тут, в полку Чеботарева, потом даже осторожно, из траншеи, которая у них тут проходила, показали место, где все это случилось, и «тигра» этого тоже показали. Он все так же стоял на нейтральной полосе, и до него было недалеко. Только все теперь было более чем неузнаваемым, все теперь было по-другому, потому что все, о чем мне рассказывали, произошло еще осенью, до того еще, как выпал снег. А теперь, когда я сюда пришел, всюду вокруг лежали сугробы. Снега в ту зиму выпало очень много.

Ясловно бы впервые был на войне. То, что было там, в самом начале, в сорок первом, в первые дни войны, словно бы не имело никакого отношения к настоящей войне, в ее обычном, привычном, я бы сказал, представлении. Всего чаще там все-таки был отход без соприкосновения с противником. Здесь тоже не было прямого соприкосновения, но противник, так же как и мы, построил здесь полосу обороны, вырыл траншеи и окопы, одним словом, противостоял нам — так лее, как мы противостояли ему. Одним словом, это был фронт и это была война в ее прямом, давно утвердившемся у всех нас представлении. Война, какою, я считал, она должна была быть и на какую я попал наконец.

Над трубами землянок вились дымки, некоторые стенки траншей возле штаба полка, в лесу том же, были укреплены даже бревнами, досками... Эта обжитость очень сильно в первое время удивляла меня.