Прощание с осенью

— Без тебя мне пока что нет жизни. Но если нельзя, ничего не поделаешь, — сказал Логойский, бросив на Атаназия взгляд, исполненный такого отчаяния, что тот не выдержал и засмеялся странным смехом: на какое-то время у него создалось впечатление, что перед ним демоническая женщина. «Не понимаю, как женщины могут нас воспринимать серьезно в такие моменты, если мы выглядим так же, как этот кретин сейчас». — Что ж, смейся, а мне совсем не смешно, — прошептал Логойский и закрыл лицо руками.

— Всё, конец, я сегодня забираю тебя с собой на отдых, — сказал Атаназий так твердо, будто приглашал Ендруся в свои собственные владения. — На завтра обещают заваруху высшей марки, а я в этом не могу принимать участия, просто не могу. Это слишком чуждо мне, слишком частный вопрос, слишком мелко — не знаю. Может, все именно так должно начинаться, но я не могу, не буду и конец. Ну? Даешь честное слово?

В глазах Логойского появился здоровый блеск. Но, чахлое как искорка, решение тут же развеялось в темных нагромождениях абулии.

— Что ж, могу поехать. Все равно у меня нет денег, а завтра наверняка полный конец. Пусть госпожа Препудрех платит за снобизм. Но мне еще сегодня нужно. Без этого я не поеду. Полное отсутствие воли. Сегодня и завтра на месте. А с послезавтра делай со мной что хочешь. О, как же я буду страдать! Впрочем, может, ты и прав. Хотя неизвестно, стоит ли...

— Стоит, наверняка стоит. Я тоже хочу уверовать в единственность, единичность жизни. Сделаем это вместе. Мы должны это сделать, в противном случае лучше кончить сразу.

— Возьмитесь за какую-нибудь полезную работу, как учила эта твоя тетка. Вот классика! — сказал Логойский, принял большую, в десять раз превышающую смертельную, дозу «коко». После чего встал и начал «перекладывать что-то между вещами». — Вот видишь: я хотел сегодня  в о з д е р ж а т ь с я, но не могу. Ты не знаешь, что это такое, эта серость и этот страх, страх  б е с п р е д м е т н ы й, овладевающий мной. В этом состоянии я не смог бы сделать даже самой малой вещи, что уж говорить о том, чтобы паковаться и куда-то ехать. Да и за границей у меня всего лишь столько, чтобы не сдохнуть с голоду. Не послушался я, черт побери, вовремя... Альфред, Альфред! Собираться! — крикнул он прежним своим голосом обрадованного человеческого быка, каким он был еще совсем недавно.

«Быстро дело пошло. Можно ли узнать в нем того человека, который всего лишь несколько месяцев назад начал эту забаву», — подумал Атаназий и укрепился в своем решении прибегнуть к «этой гадости» лишь в самом крайнем случае. Но не отдавал он себе отчета в одной принципиальной вещи: хотя и не кокаиновая ночь с Ендреком была началом этой наклонной плоскости, по которой он должен был скатиться на дно своего существования, однако она была промежуточной наклонной плоскостью, по которой он прошел без задержек, легко, как по железнодорожным стрелкам, в другую сферу опасностей: незаметно, неизвестно когда, он потерял всякую сопротивляемость в отношении Гели, несмотря на то что внешне он держался как и прежде. В итоге Логойский дал ему пятидесятиграммовую трубку превосходного «коко» Мерка, придержав у себя запас, необходимый на два дня. Когда Атаназий спрятал ее, у него было ощущение, что за ним захлопнулась какая-то таинственная дверь, и все недавнее прошлое, охваченное (немного искусственно) одной эпохой, свалилось в мертвую «полосу» жизни, которую уже невозможно было воскресить. Уже несколько раз бывали у него такие минуты. Настоящее регулярно отрывалось от жизни, уступая место новому настоящему. Однако почему это произошло в данный момент? Неужели в этой трубке с блестящим белым порошком заключалась некая таинственная сила? А бедный Атаназий даже не догадывался, в какой момент откроется этот потенциальный сезам предательского наслаждения.

Наконец они выехали ночным курьерским (к которому прицепили великолепный вагон дома Берцев) из все активнее бурлившего города. Госпожа Ослабендзкая ни за что не хотела покидать столицу, она боялась «оставить дом свой на разграбление толпы», как она заявила с оттенком высокомерия в голосе. У старика Берца были теперь все шансы стать министром или переместиться в сферу небытия без каких бы то ни было наркотиков. Специалисты, служащие партии крестьяноманов — таков был принцип грядущей новой власти. Благодаря оборотистости Берца признали специалистом как раз по аграрной реформе и переделу земли — все равно — пусть эта земля будет ему легкой, как пух. Обложенный со всех сторон даже в своем собственном штабе, не желая идти на компромисс, генерал Брюизор готовился к отчаянной борьбе во главе пары верных ему полков, не зная, правда, во имя чего. Наступило всеобщее перемешивание всех идеалов в один нерасплетаемый хаос — для очищения атмосферы срочно требовалась кровь. А потому резня представлялась очень кстати. Нивелисты попрятались по своим нелегальным квартирам и ждали, что будет. Ну а вдруг...