Прощание с плейбоем

– У вас курить можно? – Шиловский достал антикварный портсигар.

– Нет. Нельзя.

– Даже так… – Он убрал портсигар и, помедлив, произнес, глядя куда-то в сторону: – Не нужно думать, что я абсолютная сволочь. Да, я знал, что Константин виноват. Но он мой единственный сын! Был…

После долгой паузы он продолжил:

– Ведь парня того воскресить было невозможно. А деньги я предлагал. Вернее, его мать даже не открыла мне дверь. А с женой погибшего я имел беседу, – он горько усмехнулся, – я предложил ей деньги, а она плюнула мне в лицо, в прямом смысле плюнула. Понимаете, каково мне было?!

– Я понимаю, каково ей.

– Ну, да. А когда я уже уходил, она прокляла моего сына и пожелала ему гореть в аду.

«Ее проклятие сбылось», – невольно подумала Мирослава.

– Я был так зол тогда, что, если бы не дети…

– Вы бы отомстили строптивице?

– Не в этом дело. Вы не понимаете. Я же от всего сердца. А ей нужно было во что бы то ни стало, чтобы мой сын сидел.

– Может быть, тогда он был бы жив, – невольно вырвалось у Мирославы.

– Может быть, – неохотно согласился он. Потом добавил: – Так или иначе, моего Кости больше нет.

– Не сочувствую.

– Злая вы!

Она пожала плечами.

Он поднялся, дошел до двери и оглянулся:

– У нас с Ксенией скоро появятся дети.

– Я рада.

– За Ксению или за меня? – уточнил он.

– А разве вы не пара? – спросила детектив.

– Пара.

– Тогда делайте выводы сами.

Он кивнул и, не прощаясь, покинул ее кабинет. Какое-то время Шиловский находился в приемной. Мирослава слышала ровный голос Миндаугаса и редкие реплики Шиловского. Наконец все стихло, и только звук шагов говорил о том, что Эдуард Бенедиктович покидает их дом, как надеялась Мирослава, навсегда. Потом открылись ворота, и тяжелый джип выехал наружу.

– Фух, – совсем как кот Дон выдохнул Морис, заглянувший в ее кабинет.

Мирослава вскочила с кресла и, напевая голосом пирата из мультфильма «Айболит», стала носиться по кабинету, цитируя стихи Корнея Чуковского:

– «Как я рад! Как я рад!»

– «Что я поеду в Ленинград!» – подпел ей Морис.

Мирослава замерла на месте.

– А действительно, почему бы нам не слетать в Петербург?

– Я бы предпочел Петергоф, – сказал Морис, и добавил: – Родители возили меня туда в детстве.

– Понравилось?

– Еще бы! Такие величественные фонтаны!

* * *

На следующий день, вернее, вечер, едва Наполеонов перешагнул порог коттеджа, Мирослава бросилась ему навстречу:

– Шура, ты должен мне помочь.

– В чем?

– Я получила гонорар от Шиловского.

– Поздравляю.

– Не с чем. Я хочу отдать эти деньги вдове погибшего Артема Солодовникова.

– Так отдавай, я-то тут при чем? – пожал он плечами.

– Шура! Как ты это себе представляешь?! – воскликнула Волгина. – Я прихожу к Марине и говорю ей: «Я помогла посадить вашу золовку за то, что она отомстила за гибель вашего мужа, а деньги за свою работу, как шубу с барского плеча, хочу пожаловать вам!» Так, что ли?!

– Ничего не объясняй, просто отдай, – проворчал Наполеонов.

– Не та это женщина, чтобы брать деньги от посторонних без объяснений.

– Ты не посторонняя.

– Ага, даже хуже, чем посторонняя!

– Не преувеличивай!

– Шура!

– И что ты хочешь от меня?!

– Ты, как представитель власти, пойдешь к Марине Солодовниковой, отдашь ей деньги и скажешь, что это помощь от государства на ее детей.

– Не прокатит, – вздохнул он.

– Почему?

– Народ у нас, конечно, темный, но она же не совсем дурочка! Может у кого-то спросить, да и вообще поделиться с кем-нибудь, а ей объяснят, что такого не бывает.

– Шура прав, – вмешался молчавший до этого Морис.

– И что ты предлагаешь?!

– Я думаю, что деньги нужно отдать под видом иностранной помощи.

– Как это? – спросил Шура.

– Ну, иностранцы так часто помогают нам…

– Ага, – хмыкнул Наполеонов, – вам они, может, и помогают, а вот нам…

– Вы хотите решить вопрос или нет? – спросил Морис.

– Хотим, – за обоих ответила Мирослава.

– Тогда можно придумать, например, помощь от фонда рабочих какого-нибудь иностранного города.

– А они бывают?

– Это не важно!

– Действительно…

* * *

Через день Морис написал витиеватую бумагу на французском языке, поставил на нее несколько несуществующих печатей, и Наполеонов с Иннокентием Колосветовым, привлеченным к операции Морисом, отправились к Марине Солодовниковой.

Мирославу и самого Мориса они, по известным причинам, решили не брать.

Марина открыла им дверь сразу.

– Спрашивать надо, кто звонит, – не удержался Наполеонов.

– Извините, – смутилась Марина, – я думала соседка, она только вышла.

– Мы к вам по важному делу, – заявил Наполеонов официальным тоном, – разрешите войти?

– Да, конечно, проходите.

Они прошли в зал и сели на диван возле небольшого стола.

– Я привел к вам представителя французской ассоциации рабочих Марселя, – Наполеонов многозначительно кивнул на Иннокентия, – которая выделяет деньги семьям рабочих, погибших в результате несчастного случая, по всему миру.

Марина удивленно посмотрела на Наполеонова. Потом перевела взгляд на Колосветова.

– Я, я не понимаю…

– Чего тут не понимать, – сказал Шура, – вот бумага, правда, она на французском языке, но это не важно. Вот деньги. – Он вытащил перетянутые резинкой пачки купюр. – Пересчитайте и распишитесь.