Прощание с плейбоем

– А… А почему представитель молчит? – почему-то шепотом спросила Марина.

– Так француз. Ни бельмеса по-русски.

– Да, я понимаю, – она облизала губы, – простите, но…

– Гражданка Солодовникова, – рявкнул Наполеонов, – вы у нас не одна такая! Нам еще несколько адресов объехать сегодня надо. Мы, между прочим, на работе.

– Простите…

– Пересчитайте деньги и вот тут распишитесь. – Он подсунул ей бумагу, вложил в руки ручку, и она послушно поставила свою подпись.

– Спасибо, – тихо произнесла она, почему-то глядя только на Колосветова.

– Пожалуйста, – невольно сорвалось с его губ.

Шура больно толкнул Иннокентия под ребра и, улыбаясь Марине, весело воскликнул:

– Понаедут тут, выучат спасибо да пожалуйста, а я таскайся с ними, паши за них. Ни бельмеса по-русски.

Шура схватил Иннокентия за рукав и потащил к выходу, приговаривая на ходу:

– А вы, гражданка Солодовникова, деньги дома не храните, в банк снесите.

– Да, конечно, я отнесу прямо сегодня.

Когда дверь закрылась, Шура вытер пот со лба:

– Фу! Пронесло.

И тут же набросился на Иннокентия:

– А тебя кто за язык тянул? Сказано же, ни бельмеса по-русски!

– Извини, я нечаянно, – улыбнулся Колосветов.

– Понаедут тут, а я расхлебывай, – проворчал Шура.

– Если ты не хочешь, чтобы я говорил по-русски, то я могу говорить по-английски, по-немецки, по-французски.

– Ой, – Шура смешно, совсем как прачка из старых фильмов, взмахнул руками, – только не надо подавлять меня интеллектом.

– Такого подавишь, – рассмеялся Иннокентий.

– Давай поскорее поедем, обрадуем Мирославу и Мориса, – сказал Шура и, посмотрев на Иннокентия, добавил: – И поедим чего-нибудь, а то я такой голодный…

– Я не помню, чтобы ты был когда-нибудь сытым, – расхохотался Колосветов.

– И ты туда же! Намекаешь, что я обжора? – насупился Шура.

– Нет, просто ты любишь покушать, – примирительно улыбнулся Иннокентий.

– Это так, – охотно согласился Наполеонов, забираясь в свою «Ладу Калину». Он вырулил со двора и покатил в сторону коттеджного поселка.

А Марина еще долго смотрела на огромные, по ее представлениям, деньги, потом вспомнила о наставлениях Наполеонова, засунула пачки в хозяйственную сумку и поспешила в ближайшее отделение банка.

По пути в банк она сама себя спросила: «Интересно, почему ассоциация рабочих Марселя привезла деньги в рублях?» И сама себе объяснила: «Они их, наверное, специально сначала поменяли, чтобы нам легче было». Эта мысль ее вполне удовлетворила и успокоила.

Адвокат Ян Белозерский между тем бился за судьбу Александры Калитиной. И биться ему приходилось не только с обвинением, но и с самой Александрой. Она не прилагала ни малейших усилий, чтобы помочь ему облегчить ее учесть. Скорее даже наоборот, упорно вредила самой себе. Она ни за что не хотела отказываться от своих слов, что отомстила Константину Шиловскому за гибель брата. Ян приводил ей доводы, но она их отталкивала от себя, как маленький ребенок отталкивает не понравившуюся ему игрушку.

В итоге, несмотря на все усилия Яна, Александре Калитиной дали десять лет колонии строгого режима.

Мирослава успокаивала расстроенного адвоката, говоря, что без его защиты девушка могла бы получить все двадцать лет, а то и пожизненное.

Белозерский вроде бы соглашался с ней, но потом говорил:

– Если бы она послушалась моих советов!

– Она не в себе, Ян!

– Так этот вариант я ей тоже предлагал! – воскликнул Белозерский. – Так она мало того что категорически отказалась, еще и меня самого обозвала сумасшедшим.

Мирослава погладила адвоката по плечу:

– Не расстраивайся ты так! И извини, что я втянула тебя в это дело.

– Ну что ты! – горячо возразил Белозерский. – Это же моя работа! И потом, – воодушевился он, – я подам апелляцию! А если не получится, но будем надеяться на досрочное.

– Будем, – согласились оба детектива и следователь.

А за окном стоял тихий летний вечер, стрекотали кузнечики, сладко пахла резеда. И, несмотря на все, что творилось время от времени в окружающем мире, так хотелось воскликнуть: «Жизнь продолжается! И она прекрасна!»