Прощание с веком

«Я — москвич! Сколь счастлив тот, кто может произнести это слово, вкладывая в него всего себя. Я — москвич!» — с гордостью писал знаменитый «Дядя Гиляй» — Владимир Алексеевич Гиляровский (1853–1935), друг Чехова, Бунина, Куприна и Шаляпина, «человек большого сердца, чистейший образец талантливого нашего народа» (К. Паустовский).

Я еще по инерции чувствовал себя москвичом и душою был в столице, хотя тело мое волею судеб и собственной глупости перебралось за Урал. Душа и тело временами требовали воссоединения, и когда становилось невтерпеж, я брал командировку в Москву, благо это не противоречило служебным интересам. Из аэропорта звонил знакомым и, в числе первых, — уже упоминавшемуся добрым словом Владимиру Андреевичу Мезенцеву.

Мы не были друзьями — сказывалась разница в возрасте, — но симпатизировали друг другу как нельзя более. Столь интересного человека мне, пожалуй, встречать не приходилось. Мы разговаривали долгими часами, не надоедая один другому. В основном говорил Владимир Андреевич, — жизненный опыт у него был богатейший, да и талант рассказчика незаурядный. Не стану пересказывать поведанные им истории в духе гоголевских «Вечеров на хуторе близ Диканьки», возможно, со временем он сам их опубликует.

Впрочем, имя В.А. Мезенцева и без того известно — он кандидат философских наук, автор многих научно-популярных книг, одна из которых (об атомной энергии) переиздана в Японии.

В те годы Владимир Андреевич был главным редактором, а я — активным автором журнала «Знание — сила».

— Немедленно ко мне! — распорядился главный редактор, услышав в трубке голос своего иногороднего автора. — Позавтракаем, поговорим и поедем в редакцию.

Владимир Андреевич жил на Первой Мещанской. В его домашнем кабинете стояло глубокое кожаное кресло. Утонув в нем, я пил черный кофе и наслаждался беседой.

— Мы же опаздываем! — вдруг закричал Мезенцев, взглянув на часы. — А ну, помчались!

В редакцию быстрее всего можно было попасть следующим образом: на такси до станции метро «Площадь Революции», а затем по горьковско-замоскворецкой линии метрополитена до «Автозаводской». Замечу, что тогда «поймать» такси проблемы не составляло. «Зеленые огоньки» встречались на каждом шагу.

И вот мы в редакции. Владимиру Андреевичу не до меня: он что-то подписывает, кого-то наставляет… Я начинаю раздумывать о делах, ради которых, собственно, и приехал в Москву. Тянусь к портфелю — его нет. А в портфеле все мои пожитки и, самое главное, документация, без которой пребывание в столице лишено всякого смысла.

И тут я с облегчением припоминаю, что оставил портфель на Мещанской. Вижу самого себя в кресле, портфель на полу справа, Владимир Андреевич кричит: «помчались!» Я вскакиваю, бегу в прихожую одеваться, портфель остается на месте…

— Забыл портфель у вас дома, — говорю Мезенцеву.

— Дело поправимое! — отвечает тот и снимает трубку.

— Рядом с креслом… — подсказываю.

— Да нет, — говорит Мезенцев через минуту. — Не нашли портфеля.

— Плохо искали. Я же твердо помню: портфель на полу справа от кресла.

Владимир Андреевич звонит еще раз, — результат прежний.

И здесь я вспоминаю, что, когда мы выходили, портфель был-таки у меня в руке. Я даже ощущаю на ладони упругую неподатливость ребристой ручки, словно сжимал ее минуту назад. Значит, портфель остался в такси. Ну да, так оно и есть! Мы с Мезенцевым расположились на заднем сиденье вполоборота друг к другу, портфель был между нами. Таксист припарковал машину задом, перпендикулярно тротуару, я вышел в одну сторону, Владимир Андреевич — в другую, портфель остался. Мне зримо представилось, как он, сиротинушка, стоит на сиденье…

В Москве, если не ошибаюсь, было 17 таксопарков я свыше 10 тысяч такси. (Кстати, удивительное дело: помню толпы «зеленых огоньков» у вокзалов, куда они делись?).

В одной из этих 10 тысяч машин остался мой злосчастный портфель.

И я начал обзванивать таксомоторные парки. Мне отвечали: рано, позвоните завтра, а еще лучше послезавтра, и вообще не волнуйтесь, потому что все 20 тысяч московских таксистов (по два сменщика на машину) — люди исключительно честные и абсолютно бескорыстные, копейки сверх показаний счетчика не возьмут, не то что какой-то паршивый портфель.

Через два дня стало очевидно, что ни один из таксистов потери не обнаружил. А поскольку все они честные и бескорыстные, то, значит, портфель забыт в другом месте.

И мне снова пригрезился мой беглец. Теперь я уже не мог ошибиться: метро, полупустой вагон, крайнее сиденье, сидим также вполоборота (удобнее разговаривать), портфель опять между нами, за разговором чуть не проворонили «Автозаводскую» — выскочили под «осторожно, двери закрываются!», конечно же, не вспомнив о портфеле.

Теперь оставалось надеяться на хрестоматийную честность шести миллионов москвичей, каждый из которых, исключая грудных младенцев, мог подобрать портфель. Надежда привела меня в бюро находок Московского метрополитена. Там добросовестно и благожелательно исследовали множество забытых портфелей, а заодно чемоданов, баулов и пр., - увы, поиски оказались безрезультатными.