Прощание славянки (СИ)

— О тех, кто жил и умирал в поселке Ермаково. Этот поселок родился как агломерация нескольких лагерей и сектора вольнонаемных. Много здесь было разного люду: и ссыльные, и только что освободившиеся политические, и вольные… Встречались и настоящие урки. Много было невыездных, кто мечтал уехать отсюда и не мог. Но пришел семьдесят восьмой год, к тому времени зоны были давно ликвидированы… Геологи собрались произвести здесь глубинный взрыв. Решили, что на территории поселка им будет удобнее всего… и им разрешили. Поселок был уничтожен, людям приказали уехать, бросив свои дома. Некоторые из них потом обосновались в Городе. Для многих это стало трагедией. Взрыв вызвал подземный толчок, от которого покосились дома, обвалились печные трубы, а на поверхность Енисея всплыли центнеры оглушенной рыбы, и река унесла мертвечину в океан. Двадцать килотонн жахнуло — это вам не баран чихнул.

— Как, — ахнула Катя, — так близко…

— Да, у нас так. Практически в шаговой доступности от Города. Но что сделаешь, когда на одной чаше весов трагедия людей, а на другой — привычная логика московских людоедов?! Прошло несколько лет, и поселок перестали обозначать на географических картах. Логично — сначала уничтожили физически, буквально, потом попытались стереть из людской памяти. Как же я их… — Бен захлебнулся собственными словами, — …как ненавижу!

— Но ведь этот поселок, был, наверное… — неуверенно начала Катерина.

— Не самый красивый? Да, не самый! Да я прямо скажу — некрасивый! И не самый благоустроенный. Так ведь и Город тоже не был лучшим местом на земле. Убогая архитектура, суровая, темная полярная зима, удаленность от всего, что принято называть цивилизацией. Он что, по-твоему, тоже не имел права на существование?

— Я вовсе не хотела… Я не то…

— В нашей стране что, право на жизнь имеют только самые-самые? — Бен пришел в исступление. — Жизни остальных ничего не стоят? А Ермаково, между прочим, возник на месте станка[1] сибирских казаков. Они шли… продвигались на север, не рассчитывая на поддержку ни с воды, ни с воздуха, а вокруг были лишь дикие звери да тучи сибирского гнуса. Они основали здесь свой станок и назвали его, может быть — кто знает? — в честь самого Ермака Тимофеевича. Вряд ли они предполагали, что на этом месте будут твориться… такие вещи. А потом и вовсе… Достаточно лишь раз нажать на красную кнопку, и все. Все! Вот иностранцы, те умнее были, взрывали бомбы на всяких бикини — блин! — танкини. У себя-то дома не взрывали! Только наши умники додумались сделать это здесь, на этом побережье!

— Для тех, кто принимал решения в столичных кабинетах, мы никогда не были своими, — заметил Никита. — И они для нас не свои.

Но Бен не успокоился — Катя, не желая того, задела очень тонкую и болезненную струнку его души.

— Так и среди людей, если кто не заметил, некрасивых больше, чем красивых, несчастных больше, чем счастливых, посредственных — чем талантливых. Но все имеют право жить! Знаете, был такой человек, Михаил Шемякин, друг Высоцкого… — Бен обвел молодежь взглядом, убедившись, что никто о таком и не слышал. — Он однажды сказал: «Я всю жизнь влюблялся в некрасивых женщин. Красивых я уступаю людям без воображения». Впрочем, красота тоже ничего не гарантирует. Озеро Лама называли «Северной Швейцарией», и это место должно было остаться прекрасным. Но и туда добрались со своими взрывами.

Бен встал и пошел к берегу. Ему хотелось побыть одному, но остальные, не сговариваясь, побежали за ним. Ночь была прохладная, ясная. Рябь на реке была почти не видна, но все явственно чувствовали рядом с собой присутствие неодолимой природной силы Енисея.

Бен подошел к самой кромке воды. Его душили рыдания, но в силу своей физиологии он не мог ни рыдать, ни плакать, а просто издал невнятный вой. Попытался поклониться негнущимся туловищем в сторону мертвого поселка, но не смог. Махнул рукой, повернулся, пошел.

Остальные молчали. Не от черствости души — они вовсе не были черствыми. Просто люди не знали, как вести себя, соприкоснувшись с великими и ужасными событиями минувшей эпохи, с самой Историей. Это естественно — в своей обыденной жизни мы не сталкиваемся ни с чем подобным, столкнувшись — не можем подобрать подходящие слова, а потом становимся уже не такими, как прежде.

Когда все вернулись к стоянке, Бен сидел у огня как ни в чем не бывало.

— Думаю, ребята, вы все верно рассудили, — произнес он совершенно обыденным голосом. — Я бы тоже в Ермаково не сунулся и тамошнее железо брать бы не стал. Сам черт не разберет, что там под ногами валяется… Не угадаешь, где там обычные железки, что источает радиацию, а что кровью, потом или слезами полито.

[1] Станки (здесь) — казенные поселения сибирских казаков, основанные в XVII–XVIII вв., расположенные через 20–25 км и предназначенные для перевозки почты

Глава 16. Погоня