Прощание славянки (СИ)

Он без сил опустился на влажные доски. Бессилие — вот что чувствовали все его спутники. Бессилие перед наглостью атамана Громова и его верой в гарантированную и поэтому воспринимаемую как нечто причитающееся ему по праву безнаказанность. Лида села рядом с Беном. Никто из членов команды не питал особо теплых чувств к Катьке Каберне, но что делать теперь, никто толком не представлял. Вызволить Катерину представлялось делом безнадежным, уйти, бросив ее в беде — постыдным. На несчастного Назара никто и не смотрел.

— Медведь. Там, — выдавил он под щелканье собственных зубов. — Пока вы в село ходили, я решил прибраться: собрал пустые банки, крышки, обертки и вынес… — он неопределенно махнул рукой. — Вернулся, а он в грузовом отсеке.

— Ты его видел?

— Слышал. Рычит, стонет, лапами под брезентом сучит.

Оставив ребят на причале, Бен сошел на палубу и осторожно приблизился к люку. Оттуда и впрямь доносились пугающие звуки: сопение и шорохи неловкой звериной возни.

— Да… что же теперь делать?

— Нужно его как-то… изгнать, — неуверенно предложила Лида.

— И кто же это сделает? — с усталым скепсисом поинтересовался Никита. — Может быть, ты? Возьмешь швабру, которой мы драим палубу, да и выгонишь косолапого взашей?

— Похоже, придется его застрелить, — предположил Бен.

Увлеченные спором собеседники даже не заметили, как звуки в грузовом отсеке поутихли, наступила тревожная тишина.

— Застрелить? — напрягся Никита. — И кто же у нас такой меткий стрелок? А коли пуля не в туше застрянет, а днище пробьет? Потеряем мотозавозню… Только и останется, что идти на поклон к Громову.

— Нужно люк снаружи чем-нибудь тяжелым подпереть, чтобы он вылезти не мог. Бочкой, например. А как доберемся до места, откроем люк и убежим, а он, небось не дурак, выберется и сам уйдет, — внесла новое предложение Лида.

— Подпереть… Эх, ну и дурень же я, что на дверцы замки не поставил. Думал, на реке не от кого будет хорониться. Дурень и есть. Люк, сами знаете, не запирается. А бочка для медведя что игрушка, даже если ты на нее пятой точкой сядешь. Если он оттуда вырвется, нам только и останется, что в Енисей сигануть.

— Все, — оборвал дискуссию Бен, — отставить. Не по душе мне зверей убивать, да, видно, придется, — Бен взялся за ружье. — Вижу, он в левом углу. Мелкий он какой-то…

— Может, медвежонок? — предположил Никита.

— Может. Поганое дело получается, братцы, — вздохнул Бен. — Тихо, спокойно… Ты, Назар, зайди со стороны носа и лезь на крышу грузового отсека. Он в левый угол забился, если по ходу смотреть. Откроешь люк, а уж я… Давай.

— Не надо, не стреляйте, — раздался голос, заставивший всех подскочить на месте. — Я не медведь, я Василий.

Назар распахнул люк, и оттуда выбрался дородный подросток в камуфляжной форме. У него было совершенно детское бело-розовое лицо, яйцеобразная пшеничная голова и коренастая фигура. Парнишка был подкачан и, должно быть, обладал немалой физической силой. Он был обладателем крепкой шеи, толстых рук и ног, торчащих как-то враскоряку, но при этом был весь облит жирком, что делало его похожим на пухлявого младенца.

— Таааак… — протянул Бен. — Господин Кондитерский младший? Я прав?

— Угу, — процедил парнишка.

— И назвали тебя, конечно, в честь…

— Угу. В честь Святого отрока Василия Мангазейского.

Никита первый стряхнул с себя изумление:

— Уходим! Быстро!

Назар отвязал канат, Никита быстро и аккуратно отчалил, и уже через несколько минут, если смотреть с пристани, мотозавозня превратилась в тарахтящую точку на сине-серой глади реки.

Тут Лида припомнила, как видела мальчика в свите атамана Громова. Точно — сын! Просто тогда на нем была еще и барашковая папаха, типа тех, что Туруханские модники почему-то так любили носить в комплекте с камуфляжем.

Похоже, годы смуты и обрушившиеся на людей беды вызвали обострение религиозных чувств. Какую бы ахинею ни нес атаман, но туруханцы действительно несли свою службу на самом краю обитаемого мира. Кто знает, может, половину детей и подростков в Туруханске кличут теперь Василиями и Василисами. Люди крестили детей в честь «их» святого. Наверное, с точки зрения религии это было неправильно, и у Христа не может быть ближних и дальних, но в людях брали верх иные соображения. Времена нынче лихие, и со своими страхами и надеждами люди чаще идут не к представителям власти, а в сельский храм, тем более что «их» Василий Мангазейский здесь, в селе, в храме лежит — небось не оставит, заступится. Произошла архаизация.

— Чего надо? — строго спросил Бен.

Отрок Кондитерский был сконфужен, и все не прикрытые одеждой участки его кожи словно окрасились малиновым соком. Бена он явно побаивался, что и не удивительно. Преодолев страх, подошел и искательно глянул на этого странного типа, который, как он сразу понял, был здесь за главного.