Прощание в Дюнкерке

— Я удовлетворен тем, что в своих внешнеполитических акциях Великобритания все-таки учитывает интересы рейха, — в голосе Гитлера звучала любезность, но глаз он не поднимал. — Я согласился с вами, господин премьер-министр, и не начну военных действий. Но мое условие остается прежним. Я не начну военных действий, если чехи уберутся из Судет до 26 сентября. А 28 сентября эти районы должны быть объявлены территорией рейха.

— Срок слишком мал, — возразил Чемберлен, — мы не успеем переговорить с Прагой и определить взаимоприемлемый вариант.

— Я не хочу слушать старые песни! Я уже все сказал по этому поводу. Если Прага не уложится в эти сроки, то я прекрасно управлюсь за это время с оккупацией причитающихся мне районов! Поляки и венгры меня поддержат. От Чехии останется свиной пятачок — вот до чего доиграется Бенеш, до свиного рыльца вместо страны!

— Извините, господин канцлер, но я прошу вас избегать непарламентских выражений.

— Мы, немцы, люди простые, вот так: либо 26-го они уйдут, либо туда войду я!

— Но это же ультиматум! — возмутился Чемберлен.

Гитлер заметил, как напряглись руки Чемберлена, сжимающие трость, — он опять хочет уйти? — и незаметно нажал на кнопку звонка на полу под своим стулом.

Вошел Видеман с телеграммой. Попросил разрешения огласить срочное послание: «45 дивизий чехословацкой армии приведены в боевую готовность».

Гитлер вскочил со своего места и заметался по залу.

— Вот видите! — крикнул он. — Вот видите, к чему приводит разговорный жанр, который вы мне навязываете. Да плюс 30 русских дивизий! 75 дивизий против 51 дивизии вермахта! Они хотят уничтожить и завоевать нас! И вы полагаете, я буду на это смотреть? Я буду ждать краха, мило беседуя с вами?

Чемберлен смотрел на Гитлера исподлобья: если канцлер упрекает британскую сторону, что она свела труднейшую проблему к «разговорному жанру», к эстрадному трюку, то, простите, на представление какого театра масок Гитлер сам пригласил их? Неужели он полагает, что им неизвестно об объявленной Бенешем мобилизации? Или Гитлер думает, что они не знают, какие силы могут быть задействованы? Странно, что телеграмму со старыми новостями принесли фюреру так поздно. Наверняка он блефует. Чемберлен собрал всю свою выдержку:

— Чехи официально заявили о согласии с самоопределением Судет и сдержат слово! Мобилизация объясняется, вероятно, нестабильным внутренним положением страны.

— Да? — Гитлер остановился в фиглярской позе, расстегнутый френч оттопырился, рука где-то сзади, будто поддерживает галифе в неподобающем тому месте. — В таком случае достаточно введения чрезвычайного положения. Я не первый год стою во главе государства и различаю… Зачем они объявили мобилизацию? Они грозят нам! Где Браухич? Я сейчас же отдам приказ о выступлении!

Чемберлен мобилизовал остатки воли, оглянулся на Вильсона, у того лицо посерело, увидел растерянные, перепуганные глаза Малкина и сказал:

— Я думаю, вы ошибочно предполагаете, что чехи готовятся напасть на вас. Я тоже не первый год, господин канцлер, занимаюсь политикой. Мой отец и брат… Я учитываю не только собственный опыт…

Гитлер засмеялся ему в лицо:

— Нет, уж лучше ужасный конец, чем ужас без конца! Где Браухич?

Вильсон невольно усомнился, что главнокомандующий сухопутными войсками вермахта вообще находится в Годесберге, но не успел сказать премьер-министру о своих сомнениях. Чемберлен тихо проговорил:

— В таком случае я отправляюсь в Лондон с тяжелым сердцем. Для сохранения мира я сделал все, что в человеческих силах. Остальное в руках господа.

Риббентроп вдруг протянул к Чемберлену руки:

— Минуту, так нельзя, одну минуту. Я прошу английскую делегацию задержаться и прочитать наш меморандум, — он буквально сунул бумаги в руки Чемберлену. Тот отстранился.

— Хорошо, — недовольно сказал Гитлер, — я согласен дать чехам отсрочку до 1 октября. Тогда вы примете меморандум? Я делаю вам уступку

И то лишь потому, что вы единственный человек, которому я могу уступить!

Нет, не годится идти на поводу у Гитлера. И Чемберлен сказал:

— Я не могу ни принять, ни отвергнуть ваш новый документ. Я могу лишь стать почтальоном и передать меморандум Бенешу. Но комментировать документ я отказываюсь. Я могу только дать Бенешу добрый совет старого человека принять ваши предложения во избежание общеевропейского кризиса. Но я, повторяю, только почтальон.

Гитлер воздел руки, ликующе выкрикнул:

— Благодарю, господин премьер, благодарю! Это же мои последние территориальные претензии в Европе. Слово чести — я больше не побеспокою вас. Клянусь немецким народом!

— В таком случае я не перестаю надеяться, что нынешний кризис будет решен, и остальные вопросы мы сможем рассматривать в духе взаимного доверия, — галантно принял Чемберлен благодарность Гитлера.

Гитлер опешил. Чемберлен ему не верит? Почему? Те «шептуны», о которых говорил Гесс, открыли все карты? Гитлер повторил: