Прощаться не будем!

— Анна! Хозяйка квартиры, а вы по какому праву врывайтесь как к себе домой?

— Так я и ворвался к себе домой, для начала! — ответил я, и приглядевшись в ее до боли знакомое лицо, продолжил. — А мы с вами нигде ранее не встречались?

— Откуда мне знать? Я вас впервые вижу! — в резкой форме последовал ответ.

— Я капитан Алексей Петровский! Прошу заметить жил здесь до войны!

— Петровский? — воскликнула она, положив половник на стол.

— Кажется, я вас знаю! — улыбнулся я. — Вы судя по всему Анна Кошкина, сержант медицинской службы.

— Это моя девичья фамилия, но откуда?

— Ну точно! 1942 год. Вязьма. 1136-ой полк, 432-ой медсанбат.

Присмотревшись внимательнее, она видимо узнала меня и тут же рухнула на стул.

— Боже мой! Алексей? Это ты? — и голос её несколько задрожал.

— Анюта, дорогая здравствуй! — воскликнул я, и мы кинулись друг другу в объятья.

— Боже! Ты живой! — улыбнулась Анна, касаясь моего лица.

— Да живой, живой!

— Что с твоим лицом? И почему ты заикаешься?

— Так получилось! Война покалечила и не только, в общем не важно! Ты то как тут? Как стала хозяйкой моего дома? И где прежние хозяева? — спросил я, отдергивая её руки.

Анна глубоко вздохнула, подошла к плите выключила газ и вернувшись ко мне, присела за стол.

— Живу я тут давно. Семь лет в ноябре будет. Хозяев уже не было. Соседка впустила нас.

— Соседка?

— Да-да, соседка! Как раз после похорон Надежды Анатольевны, она нас впустила, чтоб комната не простаивала.

— Тети Нади… нет?

— Умерла она. Соседка просила нас, что по твоему возвращению, передать тебе ключ от той комнаты, в которой ты жил. Я честно говоря даже и представить не могла, что это будешь ты! Сейчас я тебе принесу его. — Анна привстала с места, и с задумчивым видом удалилась в соседнюю комнату.

Я сидел за столом схватившись за голову, не понимая сути произошедшего.

— Вот он! Ты пройдешь к себе? — спросила она, остановившись в дверном проеме с маленьким пожелтевшим ключиком в руках.

Молча встав с места, я взял ключ и прошел в свою старую комнату. Анна зашла вместе со мной.

— Тут с тех пор не убрано ничего! Вон все в пыли и паутине. За столько лет мы не заходили сюда. — добавила Анна, проводя пальцем по запыленному шкафу, стоящему у двери.

Комната опустела. Повсюду пыль, местами паутина. На окне стоит пару горшков с давно отцветшими цветами. Мне на миг показалось, что от стен слегка повеяло женскими духами, которыми пользовалась Ксения. На столе в куче запыленных книг лежала шкатулка.

Я подошел к столу и открыв её обнаружил три аккуратно сложенных конверта. Вскрыв первый конверт, я с холодным ужасом прочел его. Это было моё извещение о смерти, датировано 20 июля 1941 года. Далее мне было понятно, что остальные письма с не лучшим содержанием.

Следующей была справка из НКВД, на имя Петровской Ксении Васильевны, в которой говорилось, что ваш муж Петровский Алексей Александрович, находился под следствием с декабря 1943 года по апрель 1944 года, после чего разжалован в рядовые, и направлен в штрафбат. В боях на территории Украины, как и многие другие штрафники, был убит, и похоронен в обезличенной могиле в селе Шепетовка. Подпись начальника следственного отдела Зубова. Последний сложенный треугольником листок, имел, пожалуй, самое непредсказуемое для меня содержание:

«Дорогая тетя Надя! Простите меня за всё! Я устала жить в одиночестве… Мне ужасно плохо без моего любимого Алёшеньки. Для меня его гибель, это огромная утрата, с которой мне приходиться жить, но так больше продолжаться не может. Жизнь не стоит на месте, а я еще слишком молода. Поэтому, я встретила другого человека, с которым хочу прожить до конца своих дней. Совсем скоро я выхожу за него замуж. Искать меня не нужно, я уехала далеко. Боюсь, что навсегда… Спасибо вам за всё! Простите… и прощайте!»

10 Августа 1944 года.

Перечитав записку несколько раз, я скомкал ее и бросил на стол.

— Вот тебе и вернулся домой, капитан Петровский! — пробормотал себе под нос.

— Что там, Алёш? — подбежала Анна и выхватила из рук письмо Ксении.

— Всё… Это был последний и любимый человек, которого я потерял. — сказал я, смотря в покрытое пылью зеркало. — Лучше бы ты и вправду погиб!

— Что же такое говоришь-то? Типун тебе на язык! — произнесла она и тут же прижалась ко мне.

— А про жену мою ничего не слышно было? Соседка может что говорила? — спросил я, пытаясь зацепится хоть за малейший кусочек надежды.

— Ничего… хотя подожди. Как-то в разговоре она опрокинула, что мол тут жили хорошие люди. Девушка молодая красивая. И в их дома часто вертелся какой-то офицер, вроде майор.