История, опыт и внешняя среда формируют людей, а люди создают мир, в котором мы! живем.
День 17. Я прощаю других (друзей или заклятых друзей, семью, коллег, руководителей, знакомых и даже незнакомцев)
Сегодня я отдаю чудеса, чтобы потом они вернулись обратно ко мне.
«Любовь — это дар Божий. Любовь создает только любовь. Сегодня я выбираю давать только любовь, потому что это все, что я хочу получить» (из рабочей тетради «Курса чудес», урок 335).
Сейчас я знаю, что в моей жизни ничего не изменится, пока я сам не изменю свой взгляд на жизнь и на себя. Я считал себя жертвой почти всю свою жизнь. Боль от одиночества, пережитого в детстве, и от общественных насмешек по поводу того, что я гей, привели к жизни, состоящей из алкоголя, наркотиков и секса.
Вместо того чтобы привести в порядок свои чувства, я выбрал сбежать от всей той боли, что «они мне причинили». Я попал в ловушку из боли, обиды и страха. Я был в отчаянии, и моя жизнь не имела смысла. Именно это чувство отчаяния и одиночества усугубило мою наркотическую зависимость. Неправильный выбор и несколько нездоровых контактов — и я заразился ВИЧ.
Когда тест показал положительный результат, я был раздавлен и сломлен. После всего того, через что я прошел, этот результат был как пощечина, совершенно беспричинная. Как я это допустил? Мне ли не знать! Ведь я знал, как защитить себя, но не сделал этого. В 1990-е я работал волонтером в нескольких организациях, деятельность которых была связана со СПИДом. Я инструктировал людей о тех действиях, которые помогают избежать этого смертельного заболевания, мгновенно меняющего жизнь раз и навсегда. Теперь я стал «одним из них». Я больше не мог делать вид, что я лучше или хуже кого-то. Мне нужно было бороться за свою жизнь. Для меня это значило проделать работу — огромную и трудную работу. Мне нужно было очистить свой разум и свое сердце и, конечно же, свою жизнь.
Родители довольно часто имеют мечты о своих детях, которые не всегда совпадают с мечтами самих детей.
Когда ты гей, люди постоянно осуждают тебя. Но моя озлобленность на окружающих была намного сильнее этих осуждений. Именно глубина моей собственной озлобленности и боли привела меня к практике прощения. Я хотел исцелиться не только от всех тех страданий, которые я причинил сам себе, но и от той боли, которую, как мне казалось, причинили мне окружающие. Я спрашивал себя, понимали ли люди, какую боль они причиняют своими подлыми высказываниями, своим осуждением? Я спрашивал себя, а понимал ли я сам? Над моей головой повис диагноз, угрожающий моей жизни, и я решил, что это не имеет значения. Я верил, что прощение сотрет все ненужное, давая мне второй шанс. Мое прощение становилось все глубже: я нашел в себе смелость простить свою мать, своего отца и всех, кто, как я верил, навредил мне. Я начал чувствовать себя лучше и обрел надежду, пока не понял, что я не мог или не хотел простить самого себя.
Было удивительно узнать, что я сам осуждал себя за то же, что и люди вокруг. Вдобавок у меня имелся свой глубинный источник осуждения других, и я никак не мог его опустошить. Я просто закрыл на это глаза. Я отлично играл роль человека, у которого все в порядке и которому больше не больно. Но когда образы и голоса всплывали у меня в голове, злоба и обида вихрем врывались в мой разум, и я чувствовал себя сломленным и никем не любимым. В конце концов я убедил себя, что мои раны слишком тяжелы и никакая практика прощения и работа с дневником с ними не справятся.
Несмотря на то что я был разочарован и зол, я решил не сдаваться. И затем я обнаружил малоизвестный секрет о любой реальной практике прощения: чтобы простить, сначала нужно сдаться и уступить — прощению необходима покорность.