Прощение. Как примириться с собой и другими

Понятно, что никакие официально организованные всенародные мероприятия не помогут нам избавиться от груза прошлого. Можно надеяться только на личную волю, на собственный умственный и сердечный труд прощения.

Равнодушие

Авторы предвидят, что найдутся люди, которые отнесутся к нашему предложению простить историю с некоторым раздражением. Они скажут: «Да сколько же можно? Ну да, были разные там репрессии и войны. Мы в курсе, читали. Но не пора ли уже все эти ужасы прошлого забыть?» Только возможно ли это?

Кирилл никогда не видел деда и бабушку по отцу. Он знал, что они умерли до его рождения, и как-то о них не задумывался. Когда ему было уже далеко за тридцать, он поехал в гости к родственникам, жившим в другом городе. Только тогда он узнал, что родители отца были репрессированы, деда расстреляли, а бабушка умерла в лагере.

Вернувшись домой, Кирилл спросил отца: «Папа, почему ты мне никогда об этом не рассказывал?» Отец стал говорить о том, что хотел уберечь его от гнетущих подробностей, что не считал нужным омрачать его любовь к Родине знанием тяжелых страниц семейной истории… Кирилл слушал отца и видел в его глазах страх. Он понял, что этот страх, несмотря на то, что времена изменились, никуда не исчез, он живет в отце и может проявиться в нем самом.

Можно понять человека, который провел детство и юность с позорным клеймом «сын врагов народа» и не хочет об этом вспоминать. Но приходится признать, что им движут страх, стыд и обида – чувства разрушительные, порабощающие, негативно влияющие на жизнь следующих поколений. Отказываясь помнить о тяжелых страницах нашей истории, мы тем самым разрываем связь со своими родными, которая нужна и нам, и им. Нам – потому, что многие поколения предков желали своим потомкам добра, и эта сила любви, передающаяся из рода в род, может нас поддерживать. Им – потому, что предки наши были несовершенны и нуждаются в наших молитвах, а как молиться за тех, чьих имен и жизни мы не знаем?

Народ – это единство, а не механическое скопление единиц. Даже если мы не участвовали в тех или иных трагических событиях лично, нельзя сказать, что они не имеют к нам отношения. В социальной философии проводится различение личной и коллективной политической виновности. Действия чиновников и военных, совершивших преступления, подлежат рассмотрению в судах и уголовному преследованию, как это было, например, с нацистами. Но есть еще коллективная политическая ответственность, обусловленная «фактической принадлежностью граждан к государству, от имени которого были совершены преступления. <…> Такого рода виновность распространяется на членов политического сообщества независимо от их индивидуальных действий или от степени их согласия с политикой государства. Тот, кто пользовался благами общественного состояния, должен так или иначе отвечать за зло, совершенное государством, часть которого он составляет»[48].

Такая постановка вопроса часто вызывает напряжение и протест: почему на людей, которые не причастны к действиям, санкционированным правительством их страны, и не согласны с этими действиями, а может быть, и вовсе родились позже травматических событий, ложится ответственность за них? Мы не хотим чувствовать себя виноватыми за то, в чем лично не участвовали. Однако отрицание ответственности не освободит нас от нее.

Группа молодых католиков из Европы приехала в Петербург погостить в православной общине. Однажды заговорили о чешских событиях 1968 года и кто-то из русских ребят пошутил по поводу злопамятства европейцев: больше сорока лет прошло, а нас все корят этими танками в Праге… Чешка Злата заплакала. Молодой человек извинился.