Прощение. Как примириться с собой и другими

Рынок – место равных возможностей: там все доступно, ты на все имеешь право, если можешь за это заплатить, но ничто не достанется тебе просто так, даром. Даже если к товару прилагается «подарок», мы понимаем, что это маркетинговый ход, цель которого – приобрести покупателя, а вовсе не сделать лично для нас что-то хорошее. Стратегии рынка просты и понятны, но они связаны, как показал отец Александр Шмеман, с «игрой на понижение»[71], «инфляцией»[72], «мелочностью»[73]. На рынке есть справедливость, но зато все разменивается на мелкие, исчислимые вещи.

Маша – молодая мать и студентка последнего курса. Ее мама – тоже еще сравнительно молодая работающая женщина. Они живут недалеко друг от друга. Маше нужно освободить вечер для работы над дипломом, и она просит маму забрать внука из садика и погулять с ним. Мама отвечает: «Хорошо, но тогда ты покормишь меня ужином».

Другой пример: семья садиться за стол, а хлеба нет. Мать просит одиннадцатилетнего Петю сбегать за хлебом в булочную. Он соглашается: «Да, схожу, но только можно я на сдачу куплю мороженое?»

На первый взгляд, в этих историях все правильно: если бабушка тратит время на прогулку с малышом, будет честно, если она не станет заниматься приготовлением ужина. Если сын откликается на просьбу матери, пусть она тоже пойдет ему навстречу и даст денег на мороженое. Все справедливо, но как-то мелочно, уныло, и встает грустный вопрос: а если мне нечего будет тебе дать, будешь ли ты любить меня, помогать мне?

Мы вовсе не утверждаем, что справедливость – это плохо. В ней, без сомнения, есть своя правда. В некоторых сферах жизни необходимы договоры, правила и адекватный обмен, иначе деловые, коммерческие и трудовые связи разрушатся. Рыночная модель сама по себе неплоха, но вряд ли следует распространять ее на все области жизни. Для межличностных отношений разрушительно стремиться к справедливости и постоянно подсчитывать, кто из нас кому что должен.

Лучше смотреть на мир как на дом пира, на человечество – как на сообщество приглашенных, где каждому предложен особый дар и для каждого предусмотрено свое место. Хозяин дома не обязан звать гостей, он делает это по своему желанию, сам определяет, как их принимать и куда усаживать, поэтому равных возможностей на пиру не существует и никаких прав, за которые можно бороться, у гостей нет.

Тем не менее между нами, присутствующими на пиру жизни, существует особое равенство: мы все удостоены приглашения, нас «призвали всеблагие как собеседников на пир»[74], говоря словами Тютчева, каждый из нас – «высоких зрелищ зритель», «допущенный в совет» божественный, призванный к участию в мире. Однако формы этого участия не нами определяются: может, я хотел, подобно другому русскому поэту, быть Председателем земного шара, а Господь судил мне стать скромным работником архива или кондуктором трамвая.

Даже если хозяин дома бесконечно расположен к гостю и приготовил для него прекрасное место, от приглашенного ожидается вежливость, учтивость и скромность по отношению к хозяину и другим гостям, поскольку он занимает это место не по справедливости, а по милости. Быть гостем в доме – качественно иная ситуация, чем прийти на рынок с деньгами, за которые имеешь право приобрести товары и услуги. В этом, пожалуй, и состоит главная причина привлекательности рыночного мировоззрения: в глубине души нам свойственно сомневаться в том, что мы достойны приглашения на пир. Мы похожи на Буратино в своей надежде насобирать много золотых и уж тогда прикупить и азбуку, и куртку для папы Карло, и много других вещей, которые позволят нам наконец начать ценить себя и стать счастливыми. Нас пугает избирательность и иерархичность, присущая пиршественной картине мира: а вдруг нас посадят на самую плохонькую табуретку где-нибудь у самого выхода? Другое дело рынок, где места в зале продаются…