Прошедшее время несовершенного вида… и не только

Тяпнул. Запил малиной. И как ни в чем не бывало. Вынимает мешочек с махоркой. Вырывает лист из тетрадки. Отрывает кусок нужного размера. Крутит цигарку. Закуривает. Угощает меня табачком. Протягивает остаток тетрадного листа для самокрутки. Смотрю с интересом на бумажку.

– Андрюх, продай тетрадку.

– Да так забирай. Хошь все!

И вынимает из-под табуретки стопку пожелтевших самодельных тетрадей, сшитых суровой ниткой.

На страницах записи, занесенные аккуратной рукой фиолетовыми чернилами. Каждая страница, как протокол допроса, была внизу датирована и подписана «Пантелеев».

Я погрузился в чтение.

Или

Русский Север. Монастырь. Излучина реки. Жара.

Устраиваюсь поближе к воде. Кавалькада. Мальчишки осаживают лошадей у берега. Раздеваются, не слезая. И устраивают «Купание красного коня».

Девочки-цыганки. Нарядные платья. Кольца. Браслеты. Цветы в волосах. Как инфанты Веласкеса.

Деревенский пацаненок. Протягивает кулек черники. Беру и спрашиваю:

– Скажи, в чем счастье жизни?

– В работе! – не задумываясь выпаливает дитя.

Разглядываю тетрадный лист, в который завернуты ягоды:

– Малыш, откуда листок взял?

Ведет в деревню. Сумерки. Солнце садится за луковицу монастырской церкви. Купол сияет лучами.

Пацаненок выносит из избы стопку пожелтевших самодельных тетрадей, сшитых суровой ниткой. Даю рубль. Иду к себе. Сдуваю пыль. На страницах записи, занесенные аккуратной рукой фиолетовыми чернилами. Каждая страница, как протокол допроса, была внизу датирована и подписана «Пантелеев».

Я погрузился в чтение.

Или

В 1968 году я вступил в Союз художников. И сразу получил предложение поехать в командировку на Русский Север. Руководителем творческой группы был председатель Вологодского Союза художников чернобородый Икс. В состав группы вошли закадычные друзья – художники из очередной Куида-Пермской области Игрек и Зет. С последними у меня мгновенно установились дружеские отношения.

Два месяца мотались по Северу. Работали. Как-то я зашел в деревенский дом купить молока. И нарисовал портрет хозяйки – доброй краснолицей тети Клавы. Результат тете Клаве понравился, и она воскликнула:

– Прям Гурченко!

Ейный мужик, белорус Зайцев, все умилялся:

– Дети мои милые! Дети хорошие!

Оказался – бывший полицай. Арестовали.

У тети Клавы купил вышитый красной шерстью с синими и зелеными вкраплениями подзор: астральные и солярные знаки, Берегини, Полканы-Адоранты, львы, петухи, двуглавые орлы.

Вышивки заколотил в деревянный ящик и отправил на свой адрес в Москву.

Когда срок командировки подошел к концу, устроили отчетную выставку в Вологде. Принимать работу приехал художник-функционер Обросов. Чернобородому руководителю группы особенно нравились мои работы. И он повесил штук двадцать из них на центральную стену. У Икса и Зет отобрали по пять этюдов и повесили в дальних концах зала.

После вернисажа собрались в одном из гостиничных номеров выпить и отпраздновать. Народу набилось много. Мне досталось место на высокой кровати. Подходят Игрек и Зет. Игрек говорит:

– Знаешь, почему Брускин на главном месте?

Зет:

– Да потому что абрамчики всегда за счет нас, русских, проезжаются. Хапают самое лучшее.

Игрек:

– Всех бы к стенке!

Обросов не двигался и не ронял звуков. С одобрением поглядывая на гнусную парочку.

Обычно меня подобные ситуации застают врасплох. И я немею от неожиданности. Но мамины уроки, усвоенные с детства, – «Если обозвали жидом, бей не задумываясь!» – срабатывают как безусловный рефлекс. Я мгновенно сгруппировался и что есть силы врезал обеими ногами Игреку в грудь.

Игрек рухнул. Обросов со товарищи бросился меня вязать.

Вернувшись в Москву не в лучшем настроении, я нашел дома северную посылку. Раскурочил деревянный ящик гвоздодером. И не поверил своим глазам: вместо чудесных вышивок в ящике покоился отвратительный потертый портфель из кожзаменителя. Перед тем как снести портфель на помойку, я заглянул в него.

Увидел стопку пожелтевших самодельных тетрадей, сшитых суровой ниткой. На страницах записи, занесенные аккуратной рукой фиолетовыми чернилами. Каждая страница, как протокол допроса, была внизу датирована и подписана «Пантелеев».

Я погрузился в чтение.

Или

Рассказывают, особо опасные преступники (серийные убийцы, например), сбегают из зоны, не боясь, что им накинут лишний срок (терять, мол, нечего), и шляются по тайге, а зимой возвращаются в лагерь на теплые нары.

Затерявшаяся в лесу деревушка. Здесь живут хлысты – люди подозрительные и нелюдимые. В избы не пускают. Разговаривают с крыльца. Спрашиваю старые книги. В одном доме удается раздобыть древний фолиант.

С увесистым томом иду по таежной просеке к следующему селению, откуда, по моим сведениям, можно выбраться из тайги на автобусе. Дорога усыпана грибами-ягодами, но остановиться нельзя: гнус сожрет.

Наконец выхожу на опушку у края деревни. Устраиваюсь передохнуть. Из леса выезжает некое передвижное средство: не то трактор, не то автомобиль.

Из передвижного средства вываливается пренеприятнейшая братва. Пахан с мутными глазами и две шестерки со скверными улыбками. Подсаживаются:

– Кто таков? Откуда? Что за книга?