Прошедшие войны

22 февраля 1944 года в горном чеченском селе Дуц-Хоте проживало 246 человек, еще 32 воевали в Советской Армии. Итого численность населения равнялась — 278 человек. В 1959 году в село вернулись 151 человек, в том числе 27 человек рожденные в Казахстане. Аналогичная картина складывалась по всем населенным пунктам. Таким образом, в результате геноцида численность чеченцев и ингушей сократилась ровно наполовину. При этом не учитывается естественный прирост населения за тринадцать лет. Если ввести в расчеты среднестатистические показатели естественного прироста чеченцев и ингушей, то получается, что в живых остался только каждый третий вайнах. Так же пострадали и другие репрессированные народы СССР: балкарцы, греки, карачаевцы, калмыки, корейцы, крымские татары, немцы. А в целом страдали все народы, в том числе не менее других и сами русские.

* * *

Возвратившись в Дуц-Хоте, Арачаев первым делом приступил к восстановлению надгробных памятников на родном кладбище газавата. На это мероприятие ушло два месяца кропотливого труда. После этого его попросили срочно трудоустроиться — предложили много ответственных должностей: от председателя исполкома в Шали до заместителя министра в Грозном. Цанка выбрал, по его мнению, самую мирную и спокойную должность — директор лесного хозяйства Веденского района. Как и прежде, он полностью отдался своей работе, с энтузиазмом стал наводить порядок в своем ведомстве. Все шло хорошо, и вдруг он вновь столкнулся с органами советского правопорядка.

В феврале 1960 года в его кабинет вошли два милиционера и попросили проехать с ними в Грозный для дачи показаний. Весь путь до города терзался Цанка в догадках по поводу вызова. Привезли его к зданию республиканской прокуратуры, завели в просторный кабинет камерного типа. Вскоре появились два следователя. Один из них, старший по званию и возрасту, представился:

— Заместитель генерального прокурора республики Ильин Виталий Васильевич… Садитесь вот сюда.

Цанка сел на указанный стул, в коленках пытался спрятать предательски дрожащие руки.

— Так, гражданин Арачаев, вы догадываетесь, зачем мы вас вызвали?

— Нет, — быстро ответил Цанка.

— Хорошо… Тогда посмотрите вот сюда, — прокурор долго лазал в папке, потом положим перед ним фотографию.

Цанка глянул и от ужаса встрепенулся, даже отвернулся, мурашки поползли по его телу. Однако любопытство заставило его возвратить взгляд и даже взять в руки фотографию. Почему-то чем больше он смотрел на изображение, тем спокойнее и увереннее становился он сам. Хотя на снимке была отвратительная картина. На белой, почерневшей местами от крови простыне лежал лицом вверх Магомедалиев. Глаза его вылезли на лоб, язык выполз наружу и был перекушен вставными золотыми коронками, а толстое горло было глубоко перерезано, обнажая широкую гортань и большие куски почерневшего от запекшейся крови жира. Он был полностью раздет, и вид у него был отвратительным: тонкие, обвисшие ноги, руки и несоизмеримо громадный, оплывший во все стороны живот. Его брюхо так расползлось, что полностью закрывало половые органы.

Прямо на этом широком, смуглом трупе, чуть сползая в сторону, лежало белоснежное голое женское тело, с тремя черными отметинами ножевых ранений. Лица женщины не было видно, она лежала животом вниз, головой упершись под мышки мужчины. Цанка сразу узнал ее — Мадлена. Ее тело было таким же безукоризненным.

— Вы узнаете, кто на снимке? — вернул его к действительности следователь.

— Да, это Магомедалиев.

— Правильно — это председатель областного Совета Профсоюзов трудящихся ЧИАССР товарищ Магомедалиев Ахмед Якубович. Человек очень уважаемый и влиятельный… А кто эта женщина?

— Не знаю, — отвернулся Цанка.

— Ну как это не знаете? Посмотрите внимательнее.

— Вы что думаете, что я по заднице могу людей определять?

— По такой можно, — засмеялся прокурор. — Ну ладно, чтобы не тратить время, скажу — это ваша бывшая жена Исходжаева Мадлена… Тоже человек из номенклатуры… Переходим к делу. Когда вы их видели в последний раз?

Цанка задумался. Врать было бесполезно, даже вредно.

— Магомедалиева в прошлом году на торжественном собрании в честь Октябрьской революции, а Исходжаеву несколько дней назад.

— Точнее, за два дня до ее убийства… — перебил его следователь. — И о чем вы с ней говорили?

— О сыне, — ответил Арачаев.

— А конкретнее?

— Я просил отдать мне сына.

— Вы угрожали ей?

— Нет.

— А вот мать погибшей — Милана Исходжаева — дала показания, что вы грозились убить ее и всякое другое… Есть аналогичные свидетельства и соседей… Что вы на это скажете?

— Это неправда, — спокойно ответил Арачаев.

— Ну хорошо, а что вы об этом скажете? — и Ильин положил на стол серебряный фамильный кинжал Арачаевых.

Цанка схватил оружие, любовно повертел его в руках, даже улыбнулся. Медленно дернул рукоятку, выдвинул кинжал из ножен — на рельефном, искусно расписанном лезвии выделялось почерневшее — «Арачаевъ».

— Вы узнаете оружие?

— Да. Это наш родовой кинжал.