Прошедшие войны

Цанка отчетливо как днем видел все ее движения, ее стройные ноги выше колен, бедра, и все остальное. Давно затаенные чувства и мечты охватили все его сознание, он не мог думать, не мог что-либо созновать. Неукротимая страсть пожирала его, овладела им, легко по-юношески возбудила, требовала удовлетворения. Первая любовь, первая женщина, первая ночь! Как это много — неожиданно и давно желанно — выстрадано.

А Кесирт все еще мурлыкала, возилась в воде. Потом выпрямилась, со смехом вскрикнула, схватилась за спину.

— Дай руку, — крикнула она весело.

Цанка весь в напряжении подошел к реке, высунув из-под бурки задеревеневшую руку, помог выйти ей на берег.

Кесирт все еще смеялась, ровный ряд белоснежных зубов отражался белизной, волосы на голове развязались, свисали веером по плечам, телу.

— На, теперь выжми, у тебя руки сильнее, я устала, — сказала скороговоркой Кесирт, часто дыша грудью.

В полном оцепенении Цанка раздвинул бурку, вытянул руки, оголил тело и застыл как изваяние. Кесирт сразу же увидела жаждущую мужскую плоть, вскрикнула «ой», закрыла рот ладонью. Мокрая одежда глухо плюхнулась на камни. Так они, застыв, еще стояли мгновения. Глаза Кесирт расширились, заблестели в свете луны, она попыталась сделать шаг назад и в это время Цанка рванулся к ней, с силой и страстью обхватил ее своими длинными руками сзади за шею и талию, прижал к себе, что-то говорил, облизывал, целовал все лицо, шею, неумело лез впервые к женским губам.

Кесирт страстно сопротивлялась, не кричала, а сжимала и отводила в сторону от большого, страстного рта свои губы. Упиралась парню в грудь, била по лицу, вцепилась в курчавые волосы. Наконец, они споткнулись и Кесирт упала спиной прямо на камни, подминаемая тяжестью мужского тела. Она закричала от боли… расслабилась.

На земле, в положении лежа, Цанка совсем потерял голову, вконец озверел. Одной рукой он залез глубоко под платье, почувствовал влагу и пот женского тела, коснулся жестких волос, а ртом он сумел впиться в ее пухлые губы… Этого всего оказалось более чем достаточно. Щедрая молодая страсть не выдержала и хлынула наружу, он стонал, придавливал всем телом женщину, и под конец весь напрягся в напряжении, и в следующее мгновение сник, безвольно распластался на мягком теле, тяжело дышал слюнявым ртом ей в ухо.

Тогда Кесирт резким движением скинула его клейкое от пота тело, вскочила, пнула в его бок ногой, прыгнула в воду и стала смывать с платья обильную слизь.

Выйдя из воды, взяла свои чувяки и косынку, пошла к телеге, бросив Цанке:

— Не мужчина. Скотина, свинья поганая.

Свернувшись в клубок, рыдая, она заснула на телеге. Цанка еще долго сидел у реки опустошенный, рабитый, испытывая отвращение и к себе, и к Кесирт, и ко всему миру.

После, окончательно, прозябнув, он встал, накинул бурку, поднял с камней мокрую одежду. Воровато, краем глаза поглядывая на луну, пошел к костру, в тень старой ольхи. Машинально, как во сне, возился вокруг потухшего костра, разжигая его вновь, развешивал свою одежду, проклинал себя, от стыда не мог найти покоя, не знал как искупить вину, как повернуть время вспять.

Не выдержав, на цыпочках подошел к телеге, долго вглядывался в знакомые черты. Силы возвращались в молодое тело, а вместе с ними и страсть, и любовь, и новое желание. Только теперь это было по-другому. Вдруг она показалась ему родной, своей. Какие-то новые чувства любви проснулись в нем. Ему показалось, что он стал взрослее, ответственнее, и даже сильнее. Он хотел ее погладить, поцеловать, но боялся.

Сел возле костра, подложил дрова. Задумался.

— У-гуух, — раздался совсем рядом глухой громкий голос. Цанка встрепенулся, испугался.

— У-гуух, — донеслось издалека, с противоположной горы. Еще несколько таких же криков с особым магическим очарованием пронеслись эхом по ущелью.

Вдруг совсем рядом послышался странный шум, и Цанка увидел, как степенно махая широкими крыльями, через реку полетела крупная сова.

Зараженные действиями молодых людей, а может просто весной, ночные хищники взбудоражили таинством звуков ночной сказочный лес. От колдовского пения сов, замерли в тишине горы, даже испуганные лягушки перестали квакать.