Прошлое

Это любовь — другого ответа нет и быть не может. Об этом девушке сообщает Фанни Ардан сразу же после того, как обращает внимание на то, что та начала смотреть на мир невидящими глазами и перестала замечать все, что происходит вокруг. Впрочем, вьетнамка не склонна верить хозяйке на слово и убеждается в ее правоте, лишь когда на следующий день, прослушав очередную порцию эротических сонетов и лекцию о бесполости большинства пчел, производстве полиэстерного волокна, увеличении количества аллергенов и лоббировании транснациональными фармацевтическими корпорациями своих интересов, она сама, не задумываясь о том, допустима ли подобная откровенность со стороны оплаченной клиентом девушки, впервые в жизни рассказывает историю своей жизни. Много времени это не занимает: жизнь ее еще не столь длинна, а все события в ней, пусть и многочисленные, можно легко разделить на пару-тройку категорий по вполне очевидным признакам. В порыве откровенности вьетнамка уже под конец вдруг бросается к кровати, рывком отодвигает ее от стены, достает пыльную коробку и разворачивает перед аргентинцем «Ложное отверстие», по всей видимости, полагая, что наличие у нее этой картины подтвердит правдивость истории о побеге от Ван Дама. Эффект от демонстрации холста превосходит все ожидания — как по интенсивности, так и по форме проявления чувств аргентинца. Как опытный извращенец, обнаруживший у себя очередную «слабость», по сравнению с которой все его былые странности должны показаться невинными детскими шалостями, он не глядя расстегивает молнию на брюках и выставляет наружу уже вставший член — судя по всему, одного взгляда на «Ложное отверстие» оказалось достаточно для того, чтобы вызвать у аргентинца полноценную эрекцию. Не говоря ни слова и не отрывая взгляда от холста, он жестом требует от вьетнамки, чтобы та встала перед ним на четвереньки, и берет ее — нет, трахает — сзади, по-собачьи, вонзая член в ее тело, а взгляд — как и было задумано безумным гением, создавшим эту картину, — в неведомый шедевр; аргентинец слышит могучий эротический зов творения, еще не поняв, что перед ним Рильтсе и что эта штука представляет собой вершину современного искусства. Он воспринял картину не разумом или сердцем, а собственным членом, и ответил вспышкой полового влечения. Вот оно, торжество Рильтсе: когда аргентинец кончает в заботливо подставленную ему щель вьетнамки, не вспоминаем ли мы оргазм, сотрясший Люмьера, его сперму, выпущенную в «Ложное отверстие», затем оргазм Рильтсе и последовавший за этим путь к самым радикальным формам больного искусства? Аргентинец продолжает трахать вьетнамку и вскоре кончает второй раз, выпустив заряд спермы уже не в ее тело, а на холст, так же заботливо поднесенный ею прямо к его члену. Ах, в эту секунду Рильтсе должен был почувствовать, как тогда, с Люмьером, жгучее прикосновение к заднему проходу и кончить одновременно с аргентинцем — такова сила его картины, переводящая эстетическое в органическое.