Прошлое

Как-то раз он вернулся в свое убежище на двадцать втором этаже дома на улице Нуньес на редкость усталым. День сложился не совсем обычно: они с Нэнси уже успели хорошенько поразмяться в ее «мазде» (насколько удобно было сидеть в этой машине на шикарных передних сиденьях, настолько же неудобно было заниматься сексом на тесном заднем диванчике), и Римини собрался было немного передохнуть, как в клуб, хотя и с небольшим опозданием, явился Бони, который обратил свое гормональное бешенство в агрессию и загонял Римини по корту. По возвращении домой Римини ждал еще один сюрприз: на Нуньес зашел, а точнее — приковылял его предшественник по работе в клубе: он сидел на матрасе, вытянув ногу в гипсе, а тренер делал ему массаж здоровой ноги. Вскоре Римини смог убедиться в правоте кое-каких своих гипотез, касавшихся Нэнси. Инструктор поинтересовался у Римини, как идут дела у бывших учеников. Он порадовался успехам Дамиана (легенду о которых Римини наскоро сочинил не то для того, чтобы порадовать коллегу, не то чтобы придать себе профессиональной значимости); замахал руками при одном упоминании о Бони, давая тем самым понять, что и не ждал от этого прогульщика сколько-нибудь заметного прогресса; и с удовольствием выслушал рассказ Римини о том, как занимаются ученицы, которых сам он именовал не иначе как дамочками. Он рассказал Римини какие-то забавные истории из своей практики занятий с ними и посетовал на то, что ему не хватает, во-первых, их глубокого почитания, а во-вторых — чаевых и традиционных подарков к окончанию сезона. Когда Римини перешел к Нэнси — ее он специально оставил «на закуску», в знак того, что она ему важна, — старший коллега удивленно вскинул брови и переспросил: «Нэнси? Она что — продолжает заниматься? — (Римини кивнул.) — Так она же тебя, наверное, совсем затрахала. Сколько раз она тренируется?» — «Дважды в неделю». — «Это еще ничего, — с пониманием в голосе произнес тренер. — Тебе, можно сказать, повезло. Ко мне она приходила по четыре раза».

Этих слов и многозначительных улыбок обоих тренеров было достаточно для того, чтобы Римини понял, какое наследство досталось ему от старшего коллеги. Но намеки, которые Римини вполне понял, не считая нужным дополнять их подробностями и делать из них истории, для инструктора были всего лишь намеками, и самое интересное, то есть истории и подробности, еще предстояло. Инструктор принялся расписывать свои встречи с Нэнси, причем так, как будто воспоминания об этом были самыми свежими. Картины, достойные порножурналов; вот Нэнси в душе — вся в мыльной пене, вот ее лицо, прижатое к кафельной стенке, вот Нэнси с зажатой между ног рукояткой ракетки, Нэнси на четвереньках, с уздечкой из полотенца в зубах, Нэнси, прижатая спиной к колючей живой изгороди, Нэнси на брусьях в гимнастическом зале, Нэнси, рот которой… Словесные характеристики были не менее насыщенными. Как только ни называл Нэнси ее бывший тренер — «бездонный колодец», «похотливая подстилка», «бешеная матка»… В общем, старые приятели — хозяин квартиры и гость — веселились от души. Римини некоторое время слушал их если не с интересом, то по крайней мере без отвращения, но вдруг почувствовал, что ему стало не по себе; в глазах у него защипало, и он, зная, чем все это кончится, извинился и сбежал в ванную; его исчезновения, похоже, и не заметили. Стоя перед зеркалом и глядя на свое мутное от слез отражение, Римини вдруг осознал, что все эти похабные истории — похоже, не выдуманные, — все эти скотские анекдоты отнюдь не смешали Нэнси с грязью в его сознании, а, напротив, освободили ее от грязи. Если раньше он при случае вспомнил бы о ней с не меньшим презрением, чем пожилой инструктор, то теперь ему казалось, что они говорили о какой-то другой Нэнси. Та, первая, только и знала, что садиться верхом на члены; этой, второй, удалось то, чего никто не мог ожидать, и Римини меньше всех, — она сумела проникнуть в его сердце.