Прошлое — чужая земля

Я ни с кем не стал прощаться, сел в машину, и мы с Франческо уехали. Я гнал на ста девяносто, а он полулежал с закрытыми глазами на откинутом сиденье. На губах у него время от времени появлялась обычная хитрая улыбочка. За всю дорогу мы не перемолвились ни словом.

Когда я раздевался, чтобы лечь спать, уже светало, и я заметил на левой ноге проступающий синяк — там, где Франческо ущипнул меня, спасая от страха.

Глава 11

На следующее утро я, естественно, проспал допоздна. Сквозь щель не до конца прикрытой двери проникали запахи еды и дома.

Я проголодался и решил, что встану и сразу пойду обедать. Мне всегда очень нравилось садиться за обед, едва проснувшись, как на Новый год и еще в некоторых особых случаях.

Тогда не надо мучительно думать, чем занять первую половину дня. Особенно воскресного.

Здорово.

Затем, еще лежа в постели, я почувствовал какое-то странное недомогание. Что-то вроде чувства вины, смешанного с ощущением надвигающейся катастрофы.

Рано или поздно меня раскусят. Может, уже раскусили. Мне стало страшно. Стоит родителям посмотреть мне в лицо, и они все поймут. Мои тайны всплывут на поверхность.

Меня охватили грусть и сожаление. Как бы мне хотелось снова окунуться в простые и привычные семейные радости. Но я понимал, что они для меня безвозвратно потеряны.

И тут меня охватило отчаянное желание, чтобы родителей не оказалось дома. Потому что, увидев меня, они бы догадались. Я не мог объяснить, как и почему именно тогда, в то воскресное утро, но я в этом не сомневался.

Я встал, умылся, быстро оделся и пошел в столовую. Дурные предчувствия извивались внутри меня, словно змеи. Меня слегка трясло.

Стол был уже накрыт. В телевизоре мелькали страшные до неправдоподобия кадры.

Накануне, четвертого июня тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, войска Ли Пэна разгромили студенческую демонстрацию на площади Тяньаньмэнь. Примерно в те же часы, когда я жульничал в карты и флиртовал с сорокалетней хищницей.

Я помню тот длинный выпуск новостей, почти целиком посвященный событиям в Пекине. Затем экран погас, и я увидел, как отец терзает вилкой последний кусок ростбифа.

Он передвигал его из стороны в сторону, так и не решаясь съесть. Выпивал глоток красного вина и снова принимался возить кусок мяса между остатками пюре. Знаменитого пюре моей матери, совершенно не к месту подумал я.

Я ждал. И мать ждала. Я не смел взглянуть на нее, но чувствовал ее ожидание как нечто осязаемое. Наконец отец заговорил:

— У тебя проблемы с учебой?

— С чего ты взял? — Я попытался выразить недоумение, и вопросительная интонация вышла у меня фальшивой.

— Ты с прошлого года не сдаешь экзаменов.

Отец говорил тихо, четко выговаривая слова. Я посмотрел на него. Морщины… Свидетельство не только возраста, но и глубокого страдания.

— Ты не мог бы объяснить нам, что происходит? — продолжил он.

Эти вопросы не просто ему дались. Я никогда не создавал никаких проблем, особенно в учебе. За проблемы у нас в семье отвечала моя сестра, и этого им хватало с лихвой. В чем же дело?

Я понял, что они, должно быть, долго и подробно обсуждали это между собой. Что со мной происходит. Наверное, они терзались сомнениями, стоит ли со мной заговаривать или от этого все станет только хуже.

Я повел себя как обычный человек, застигнутый на месте преступления. Наотрез отказался признать свою вину и перешел в нападение.

Я действовал подло. Они были слабы и беззащитны передо мной, как могут быть слабы и беззащитны только родители.

Чего они ко мне привязались? В неполные двадцать три года я уже практически окончил университет. Блин! Что, у меня не может быть небольшого кризиса? Не может, да? Я кричал очень обидные вещи и в конце концов выскочил из-за стола. Они сидели молча.

— Я ухожу, — бросил я на прощание.

Я злился на них за то, что они правы. Я злился на самого себя.

Я был зол и одинок.

На следующее утро в девять тридцать я позвонил Марии.

Глава 12

Она не удивилась моему звонку. Ничуть. И повела себя так, будто ждала его именно в то утро. Сказала, что сегодня занята, но мы могли бы увидеться завтра.

Я могу прийти на следующее утро, сказала она. К ней домой. Естественно, перед выходом лучше позвонить. На всякий случай. Ладно. Значит, до завтра? До завтра. Пока.

Пока.

Закончив разговор, я еще долго держал руку на трубке, пораженный откровенностью нашего разговора: никаких тебе намеков, никаких неясностей. Куда все это меня приведет, интересно.

Для начала — к ней домой, завтра утром.

Перед выходом позвонить. На всякий случай.

Она даже не пригласила меня выпить или поболтать о том о сем, чтобы соблюсти хотя бы минимум приличий. Ничего подобного. Приходи завтра утром. И все.

Я испытывал опустошенность и в то же время грубое возбуждение.