Прошлое и будущее

Несмотря на это, большинство радиостанций, а в особенности пресса, воротили от меня нос и, более того, кидали в меня камни. Я не подавал виду, что замечаю их нападки, хотя очень болезненно все это переживал. И ни разу не взялся за перо или телефонную трубку, чтобы пожаловаться на какой-либо журнал или отдельного журналиста. Я сохранял бесстрастие и даже старался не читать статьи о себе. Нескромные снимки, творения французских или итальянских папарацци, никогда не заставляли меня вмешаться и, наняв адвокатов, требовать компенсации за нанесенный ущерб и вмешательство в личную жизнь. Нет, я замкнулся в себе, так как считал, что авторы этих разгромных статей кусают локти, видя, что не имеют никакого влияния на отношение ко мне публики и развитие моей карьеры. Я не реагировал ни на что: полемика только усложнила бы мою и без того нелегкую жизнь. Я думал: «В конце концов, каждый занимается своим делом!» Удары ниже пояса, как и удары по физиономии, закаляют характер, а что в результате остается в памяти? Статью забудут, как только выйдет следующий номер, а песни, записанные на пластинки и диски, передаваемые по радио, продолжают звучать день за днем, и день за днем звучит голос их исполнителя. Сказать, что проблемы с прессой оставляли меня равнодушным, было бы веселеньким эвфемизмом. Но я глотал все это и с головой погружался в работу, зная, что никакие их усилия не смогут одолеть меня, работающего по пятнад- цать — восемнадцать часов в день. Накапливая горечь и злобу, я бы заработал язву желудка, а то и инфаркт. Какой смысл заводить судебный процесс против преследований средств массовой информации, действующих через какое-то подставное лицо! В любом случае я рисковал проиграть. Как тяжело, как все это тяжело…

Итак? Итак, я употребил всю свою энергию на то, чтобы учиться, получить больше знаний и продолжать развивать свое мастерство. Около семисот песен, смею надеяться, не самых худших, и какое — никакое знание пяти иностранных языков, позволяющее мне записывать песни в девяноста странах. Не говоря уже о фильмах, прекрасно принятых кинематографическими критиками. Моим больным местом было то, что как поэт — композитор и исполнитель я, по мнению прессы, был годен только на помойку. Но оказалось, что я неистребим. Поэтому удержался и неплохо отделался, учитывая ужасный голос и внешний вид, отсутствие таланта и не имея никаких перспектив на сцене. Похоже, что критики нового поколения понимают меня лучше, чем те, кто сейчас ушел на заслуженный отдых.

Теперь могу признать, что все это было нелегко. Сомнения, тревоги, страх перед выходом на сцену, ужасное чувство, что у каждого зрителя в кармане лежит какая-нибудь уничижительная статья обо мне, все эти мысли долго были моими спутниками в бессонных ночах. Но теперь, слава богу, со мной все в порядке, и даже если я мало сплю, то причиной тому не происки средств массовой информации, а, скорее, возраст. Что могут сказать мои нынешние хулители? Что я уже не тот, что прежде? На подобные заявления, еще давно, Рауль Бретон отвечал: «Это не он изменился, изменились вы».

Похоже, наверное, что я здесь свожу счеты, но почему бы и нет? И не стыжусь признаться в этом. На самом деле я не помню зла, не собираюсь кому-то мстить. Мне кажется, что, несмотря ни на что, мне удалось сделать чистую, достойную, в какой-то степени даже примерную карьеру. Если выбирать между критиками и мной, то в дураках оказался не тот, кого прочили на это место.

Я знаю, что журналистский труд нелегок. Журналист должен подойти к каждому новому персонажу аккуратно, «на цыпочках слов», и, оставаясь конструктивным, помочь ему исправить свои ошибки, чтобы от статьи к статье он мог постепенно подниматься по жизненной лестнице. Человек этой профессии — один из тех ремесленников, что помогают артисту добиться славы и успеха. И это зависит не столько от самого артиста, сколько от читателей, да и, что греха таить, от личности журналиста, от его профессионализма.