Сумерки сгущались. Сполохи становились все отчетливей и расползались в стороны. Отдельные места светились ярче других.
Проходили машины, оставляя за собой густую, едкую пыль. Движение усиливалось. Мигавшие изредка фары выхватывали из темноты то деревья на опушке, то орудия, то дома.
Между тем светящаяся сфера уже заняла половину неба. Полыхал пожар. Разгоняя темноту, на горизонте клубится кроваво-рыжими волнами дым. Тусклые блики ложатся на капот, на орудия и на чахлый придорожный кустарник. С каждым пройденным километром зарево делалось ярче, сгущался окружающий мрак.
Столько пламени! Так не горят машины, подожженные «юнкерсами». Но, может быть, лес?.. Нет... Огненный смерч не катился лавиной, воспламеняя все, что встречалось по пути. Зловещее море огня бушевало на обширном пространстве, обтекая диковинные островки, в беспорядке громоздившиеся один возле другого.
Скорость движения начала замедляться. Машины, тягачи с орудиями, повозки останавливались, закрыли дорогу и обочины. На бугре толпились люди, пораженные невиданным зрелищем.
Подходили новые машины, сигналили, включали фары. Им никто не отвечал. Двигатели глохли. Молчаливая толпа росла.
Впереди лежал объятый пламенем Чернигов.
Трудно сказать, сколько еще продолжалось бы это печальное созерцание, если бы не явился кто-то из старших начальников. Осведомившись о причине остановки, он потребовал освободить дорогу. Загудели моторы. Движение возобновилось.
Прошел еще час. Пламенеющее море будто перемещалось навстречу, катило свои волны где-то недалеко, за ближними буграми.
У опущенного шлагбаума огневые взводы остановились. Дальше, за переездом, начиналась городская окраина.
На фоне многочисленных пожарищ, которые казались одним чудовищным костром, вырисовываются крыши складских построек. Поблескивали рельсы. Пыхтел где-то невидимый паровоз. Раздавались удары буферов, свистки стрелочника. В поисках командира батареи я осмотрел у переезда орудия и не встретил своих.
На марше в полку не действовала никакая связь. Командиры батарей курсировали между штабом дивизиона и своими подразделениями. Таким образом в колонну поступали сведения из штаба полка и штабной батареи, которая вела разведку пути и поддерживала постоянный контакт с командиром полка. Наряду с этим назначались пункты, где командиры батарей и представители штаба встречали огневые взводы для уточнения задач.
Что происходит в городе? Как проехать на гомельскую дорогу? В какой последовательности действовать дальше? Только командир батареи может ответить на эти вопросы. Железнодорожный переезд — место встречи.
Железнодорожные пути занимал смешанный эшелон — платформы, товарные вагоны. Он поминутно дергался, но не уходил. Перед шлагбаумом собралось много людей, обступили со всех сторон будку, возле которой мигал фонарь стрелочника.
— Как бы не пришлось объезжать шлагбаум, — говорил Васильев. — Когда освободится переезд?
— Поврежден путь, через насыпь не поедешь... состав скоро уйдет, — стрелочник опустил фонарь и, помолчав, продолжал: — И раньше, бывало, аэропланы прилетали и улетали, а то пошел слух, что будут бомбить... Говорят, немцы бросали листовки, даже будто назначили день... мало кто верил... люди думали... запугивают. А вчера началось... сперва считали самолеты... стало страшно... тьма-тьмущая, как воронье... начали бомбы кидать, аспиды... светопреставление, ад кромешный... гнулись рельсы... валятся крыши и стены... дым... Пропало сколько людей! В центре города, говорят, только три дома стоят... психиатрическая больница, музей и финотдел... Будь они прокляты... фашисты...
Сполохи, отражаясь от стены, освещали скорбное лицо рассказчика. Горячий порывистый ветер нес удушливую гарь. В черной непроглядной вышине гудел, приближаясь, самолет.
Стрелочник засуетился. Стали раздаваться команды. Потрясенные люди в молчании расходились.