Прошлое с нами (Книга вторая)

С юго-запада, приближаясь к селу, летели «юнкерсы». Тягачи остановились.

— В укрытие!

Расчеты по заведенному порядку бросились в поле. 1-й и 3-й — вправо, 2-й и 4-й — влево от дороги.

Что касается меня, то я предпочитал не выходить из кабины, полагая, что бежать вместе со всеми неловко с точки зрения моих командирских обязанностей. Да, старший на батарее, занятый собой, не в состоянии присматривать за поведением людей и управлять ими. Он превращался в частное лицо, озабоченное одним стремлением — уйти от опасности. Вполне подходящий повод для пересудов. Любой из младших командиров и даже орудийный номер, всякий, обладающий выдержкой, а таковой всегда сыщется, имел основание рассказывать на досуге о командире, позабывшем от страха свои обязанности.

Нужно сказать, что орудийный номер снисходительно относится к недостаткам характера своего командира. Но он никогда не прощает ему отсутствия хладнокровия в выдержки, как и всякое другое проявление малодушия, хотя бы сам он был последним Трусом. Командир всегда на виду. Его внешность, привычки, поведение запоминаются подчиненным и служат примером — хорошим или дурным.

Старший на батарее, как и некоторые другие категории должностных лиц в артиллерии, в силу особенностей службы лишен выбора. Либо он соблюдает порядок и требует того же от других, невзирая на обстоятельства, либо делает вид, заведомо соглашаясь с тем, что орудийные номера не станут считаться с лицом, убегающим наравне с ними в укрытие.

Это не значит, что старший на батарее обречен. Он вправе заботиться о своей безопасности. Но ему не следует торопиться, забывать о своих обязанностях и о том, что важнейшим аргументом командирского авторитета является его собственное поведение в минуты опасности.

Впрочем, оставаясь в кабине, я рисковал не многим больше орудийных номеров. Артиллерийским командирам небезызвестно значение МОЖ [11]. Вероятность достичь попадания в узкую цель, каковой есть орудие, величина неопределенная, поскольку в лице пилота пикирующего бомбардировщика проявляется действие субъективного фактора.

Существенное значение, имел также опыт. Я видел много случаев, которые опровергают утверждение о том, будто сознательная воля человека определяет его судьбу в бою. Осколок и пуля настигали людей в укрытии, в то время когда другие за бруствером оставались невредимыми. Чем объяснить этот парадокс? Никто не знает. Так стоит ли после этого прятаться?

По этим соображениям, а может быть, и просто так, без всяких соображений, насидел в кабине и наблюдал за «юнкерсами». Они разворачивались, не оставляя никаких сомнений относительно своих намерений.

Слева все орудийные номера залегли. Но на другой стороне оба расчета бежали, удаляясь от дороги. Негде укрыться. Полегшая рожь стелилась, как будто по ней прошелся каток.

Взвыли сирены. Что такое? Расчет 3-го орудия повернул обратно к дороге. Остановить немедленно! В последнее мгновение команда Васильева или «юнкерс», камнем несшийся вниз, прижали людей к земле. Блеснула обшивка крыла, и самолет взмыл в небо. Следом поднялся столб пламени и дыма.

Стало темно. В мою голову больше не проникали звуки. Глыбы земли, поднятые в воздух, падают, словно метеориты. А между двумя воронками лежали, разбросанные взрывами, тела людей. Рожь концентрическими кругами устилала растрескавшуюся обожженную землю.

Кричал, надрываясь, раненый. Один из лежавших зашевелился. Кажется, командир орудия. Привстал, поднес к лицу руки. Признаки жизни подавал еще один из номеров. Прогрохотал новый разрыв и оба скрылись в дыму.

Налет закончился. Поднялись Савченко, Васильев.

— Зовите всех сюда... — кричали они друг другу.

Стали отрывать тела, засыпанные землей. Откуда-то появились носилки. Несколько человек углубляли воронку. Командир 3-го орудия поводил налитыми кровью глазами.

— Почему не выполнил команду? — спрашивал Васильев.

— Я хотел остановить расчет...

— Зачем повернул к дороге?

— Обогнать... побежал за ними...

Разве сержант не видел входивший в пике самолет?

— Я кричал орудийным номерам... они, как ошалелые... — и сержант заплакал.

— Ну, ну... успокойтесь... конечно, виноват... нужно действовать решительно... вы... командир, твердо запомните, — успокаивал Савченко сержанта.

Тягач 2-го орудия получил повреждения и двигаться не мог. Ремонт требовал нескольких часов. В полусотне шагов горит машина.

Беда с ранеными! Шесть человек. Три орудийных номера и три чьих-то, из горевших машин. Все в тяжелом состоянии. Санинструктор перевязал наскоро. Куда их грузить?

Прицеп на ходу качался. Стоны раненых не затихали. Санинструктор карабкался по ящикам от одного к другому.

Что делать?.. Полковая санчасть, по-видимому, ушла вместе с тылами. На попутные рассчитывать не приходилось. Неужели тащить их в Чернигов?