Прошлой осенью в аду

Осада продолжалась. Седельников помнил, какое впечатление производили на меня в свое время его коронные фокусы, поэтому стал изощряться в самых невероятных и нелепых выходках. Одну ночь он провел во дворе, в кустах, и выл оттуда, как мартовский кот: «Я люблю тебя, Юля!» На проезжую часть он ложился ежедневно. Лег однажды и на трамвайные рельсы, правда, на запасной путь. Он снова совал в мой почтовый ящик нежные записочки и букеты ландышей. Макса я отвела к маме, но и там Седельников мучил ребенка страшными сказками о скорой кончине папочки. Верхом его наглости был приход на именины к Тюфяевым, куда пригласили и меня. Он портил праздник своими воплями и обещаниями умереть тут же, за столом. При этом вращал глазами и прикладывал к груди фруктовый нож. Когда же его попросили угомониться, он схватил хозяйского пекинеса, выскочил на балкон и держал несчастное немолодое животное над бездной (двенадцатый этаж!). Негодяй обещал разжать руки, если я не прощу его и тут же не воссоединюсь с ним. Гости выбежали из-за стола, многим женщинам стало плохо. Тюфяевы упали к моим ногам и умоляли спасти жизнь пекинеса…

В общем, мне надоели выкрутасы Седельникова, и начался у нас период худого мира. Вопреки пословице, он оказался много хуже всякой ссоры. Месяца через два после нашего примирения мне позвонил какой-то дядя и объявил, что Седельников — хахаль его жены. Встречается парочка в его, дяди, гараже, а упившись развратом, отправляется кататься на дядиной машине по какой-то ухабистой местности, в результате чего сел аккумулятор и помято крыло. Дядя категорически требовал, чтобы я возместила ему эти убытки. Стали понемногу объявляться и дамы, на которых Седельников обещал жениться. Обычно я с радостью благословляла эти браки, дамы меня благодарили, и я не знаю, как Седельников потом с ними разбирался и куда девал. Наконец, в один прекрасный день в наш дом явилась девица странного вида. Волосы у нее были бледно-розовые и явно искусственные, губы в зеленой помаде, ногти голубые в зеленый горошек. Девица сообщила, что Седельников является отцом ее будущего ребенка, в доказательство чего она все время держалась за живот. Это стало последней каплей. На следующий день я подала на развод.

Седельников струхнул не на шутку. Он с утроенным усердием возобновил лежанье на мостовой, крики из кустов и не отходил от меня ни на шаг. Помню, как-то заловив меня на Фокинском рынке — а где же еще могли кипеть страсти? ведь мой супруг уже трудился там в ремонтной будке магазина «Все для дома» — он потащил меня к водочному киоску, где, как выяснилось, сидела будущая мать. «Ну, посмотри! — ныл он, — разве могли быть у нас какие-то амуры? Какой ребенок? Ведь это Брестская крепость!» Действительно, киоск был глухо зарешечен, витрины заставлены бутылками, а в небольшое окошечко виднелись только руки с голубыми ногтями и часть живота продавщицы.

— Ты что, за дуру меня принимаешь? — закипела я и ткнула Седельникова пучком редиски (он все лез обниматься). — По-твоему, я решила, что ты обрюхатил ее через эту амбразуру? И что нет других способов? Болван!

Справедливости ради надо сказать, что девица с голубыми ногтями побывала тогда у восьми предполагаемых папаш, и я не знаю, на каком варианте она остановилась, однако интерес к Седельникову она быстро потеряла. И все-таки наш развод состоялся. Седельников страшно почему-то переживал, скандалил и грозил мне страшной местью, которая вскорости и состоялась: он, уходя навсегда, разбил мою любимую чашку и вылил все мои французские духи себе подмышки. Это называлось: «Мы расстались, как интеллигентные люди». Я обещала не чинить препятствий для общения Макса с отцом. Седельников для этого выговорил себе собственный ключ. Он якобы не хотел нервировать меня своим присутствием и обещал приходить к ребенку, когда меня нет дома. Ремонт наших электроприборов и чистку раковин он тоже брал на себя. Ключ я дала, и это было моей ошибкой. Седельников норовил притащиться, когда дома не было ни меня, ни Макса, и не столько унитазы пробивал, сколько опорожнял холодильник — без разбора, подчистую. Унес «Незнайку» и прочие любимые книжки. Иногда исчезали и вещи, не слишком мне, по мнению Седельникова, нужные. Подобные исчезновения означали, что у него тяжелые времена. Я пыталась сменить замок, но этот народный умелец моментально обзаводился дубликатами ключа.

Забыла сказать, что после развода мой женолюбивый супруг даже недели не жил у своих родителей. Его тут же пригрела какая-то женщина. Однако через полгода была уже другая, потом третья, четвертая… Я думаю, добросердечные женщины изгоняли Седельникова, как только он брался за «Незнайку». А я терпела целых пять лет! Стало быть, я самая глупая в микрорайоне Березка, где в основном и промышлял этот сердцеед. Грустно сознавать…