Прошу, останься

Прошлым летом мы были в гостях у знакомых папы. Мама поднялась на стеклянную крышу террасы, чтобы показать, что не надо бояться высоты. Я умолял ее спустится, но она лишь смеялась, кружась прямо на тонком стекле. Дома никого не было, и я полез за ней. Одно деление треснуло и полностью посыпалось на пол. Я ухватился за раму, но все равно упал. Было так много крови… Наложили кучу швов, я несколько недель ходил в бинтах. Шрамы остались везде: на бедре, руке, ребрах, даже на лице, – пояснил он, потому что вчерашнее представление в раздевалке Киллиан не видел. Хотя наверняка слышал, потому что об этом говорили все, кому мне лень. – Когда мама поняла, что произошло, ей стало плохо… и, – Ник опустил голову еще ниже, зажмурив глаза. Не хватало ему разрыдаться перед Ландре, – я лежал в больнице, папа был рядом… а она.., – голос дрогнул и по щеке пробежала слезинка. Он быстро вытер ее рукавом, но так и не смог закончить предложение.

– Ник, – Киллиан осторожными шагами приблизился к нему и встал прямо напротив, – она убила себя? – еле слышно одними губами. Он кивнул и снова вытер лицо рукавом.

– Папа начал пить, его выгнали с работы. В школе все узнали о случившемся (видимо, учителя рассказали), и в меня стали тыкать пальцами. Не только из-за шрамов. "Смотрите, сын сумасшедшей и алкаша", – говорили они. Все считали меня психом. И даже здесь многие так обо мне говорят, хотя и не знают ничего о моих родителях.

– Я не считаю тебя психом, – Киллиан, чтобы его не смущать, присел рядом на парту. Ник отвернулся в противоположную сторону и вытер мокрое лицо. – Ты самый умный в классе, терпеть не можешь командные игры, вспыльчивый, грубый, и, может, мелковат для одиннадцати лет, но точно не псих, – видимо, в наступившей паузе нужно было сказать "спасибо", но он просто усмехнулся, потому что непривычно было слышать от Ландре слово наподобие "мелковат". – Скажи честно, Ник, откуда у тебя синяки? Отец бьет тебя?

– Бывает иногда, – он отвел взгляд в сторону, что было красноречивее любого ответа.

– Почему ты никому не говоришь?

– А ты почему никому не рассказываешь?

– Но это же совсем другое!

– Да? А по-моему, эффект тот же, – к месту заметил Ник. – Думаешь, в детдоме будет лучше? Там такие же ребята, как Мэтт и Питер.

– Ты наказываешь себя так? – не унимался Киллиан. Почему он задает такие вопросы? Ник решался раскрыть последнюю тайну. Самую страшную.

– Папа как-то сказал, что это из-за меня мама вскрыла себе вены.

Ландре широко раскрыл глаза, его брови устремились вверх.

– В том, что случилось, нет твоей вины! Сам же сказал: она бо-ле-ла, – по слогам произнес он. – А если твоя мама любила тебя, действительно любила, она бы не хотела, чтобы ты винил себя.

– Ты правда так думаешь? – шепотом спросил Ник, шмыгнув носом, и впервые посмотрел тому прямо в глаза, не вовремя задавшись вопросом, какого же они цвета.

– Правда, – ответил Киллиан, не отводя взгляда. Абсолютно искренне. С пониманием.

– Как ты с этим справляешься?

– Знаешь, я сейчас понял, что не так уж плохо я и живу, – безрадостно усмехнулся он. – На самом деле, я не справляюсь. С этим нельзя справиться в одиночку.

До Ника наконец дошло, зачем тот пристал к нему со своей дружбой. Он искал кого-то похожего на себя, кому не страшно все рассказать, кто все поймет и не будет осуждать. Проще говоря, спасательный круг.

– Будем друзьями, Киллиан Ландре? – протянул он вперед правую руку.

– Будем друзьями, Николас Джексон Чейз, – Киллиан, кажется, впервые так широко улыбаясь, закрепил их слова рукопожатием.

Они возвращались к этому разговору ни один раз, пока Ник, наконец, не простил себя. Время от времени он даже рассказывал о маме, вспоминая ее уже без горечи, а с теплом и нежностью.

Киллиан же больше не рассказывал о семье, отмахиваясь лишь парой пресных фраз. Но Ник знал: он не замкнулся, а просто отпустил ситуацию. Гораздо важнее было то, что происходило с ним, а с ним все было в порядке. Нельзя же так хорошо изображать веселье, озорство, беззаботность, задор и заразительный смех.

В глазах Киллиана загорелся огонек, а Ник понял: лечит не время, а нужные люди.

Наши дни

Проснувшись утром Ник не сразу понял, где находится. Высокие потолки, светлые стены, мебель, расставленная по середине комнаты, – сдержанно и со вкусом. Две стены были полностью стеклянные. Он несколько минут наблюдал за просыпающимся городом с высоты птичьего полета, пока его не привлекли звуки, доносящиеся из-за стены.

Источником шума оказалась Вивьен, которая возилась с завтраком на кухне. Она была в пижаме с накинутым сверху халатом, который она завязала, как только увидела Ника.

– Доброе утро, Николас.

– Доброе, – чуть смутившись произнес он. Когда его в последний раз называли полным именем?