Прошу руки вашей жены

– Все, все, Ваня… – отстранилась от него она. – Нельзя так… нельзя… это неправильно…

Лукьянов порылся в кармане легкой летней куртки, вытащил оттуда свою визитку и подал Даше.

– Тут номер моего мобильника. Позвони… Я буду ждать… – Больше не сказав ни слова, он сбежал вниз с площадки черной лестницы и скрылся за дверью.

Даша опустилась на грязную ступеньку. Ее не держали ноги. Что она наделала? Зачем позволила себя целовать? Она преступница! Митя ей верит, а она… А она сейчас возьмет и порвет эту визитку на мелкие клочки! Она – замужняя женщина и не станет перезваниваться с посторонними мужчинами! Она больше не позволит себя целовать никому, кроме Мити… А о Лукьянове забудет! Она же почти не вспоминала о Ване все эти годы! И чего вдруг накатило? Ах да… Это ведь только из-за того, что она разлюбила Митю. Так она могла бы и Лукьянова разлюбить, если бы они с ним поженились. Может быть, Ваня пьет чай еще противнее, чем Митя… Нет… Он же пил при ней кофе в кафе. Но она не смотрела, как он его пьет. Ей было все равно. Ей было важно только одно: что он рядом.

Даша охнула и вскочила со ступеньки. Она же забыла свой пакет с продуктами в том кафе! Какой ужас! Митя сейчас придет с работы, а у нее ничего нет! Как сказать ему, куда делся пакет? Если промолчать про пакет, то как объяснить отсутствие продуктов? Вот оно! Начинается! Стоит только начать изворачиваться, как вранье окутывает липким коконом, из которого не выбраться. Пожалуй, чтобы не изворачиваться, лучше сбегать в соседний универсам «24 часа». Да! Она именно так и сделает!

Ивану Андреевичу не спалось. Он осторожно вытащил свою руку из-под плеч мирно спящей жены. Все время после размолвки, если, конечно, можно так назвать то, что случилось между ними, Элла усиленно делала вид, что ничего не произошло. Поскольку Лукьянов наотрез отказался ехать на курорт или в круиз, она все-таки купила серебристый «Ниссан». Но новая машина мало занимала ее. Иван Андреевич чувствовал, что все мысли жены поглощены им одним. Он даже не догадывался, что Элла так сильно любит его. Каждую ночь она изо всех сил пыталась доказать ему это. Он не мог оттолкнуть Эллу, но думал об одной только Даше. Он действительно продолжал любить ее. Он и на Элле женился Даше в отместку. Она вышла замуж за своего спортсмена Архипова, а он в ответ очень скоро женился на ослепительно красивой женщине. Его познакомила с ней собственная мать. Иван не мог понять, почему вдруг понравился такой красавице. Элла со своей выигрышной внешностью запросто могла бы заполучить себе в мужья какого-нибудь киноартиста или олигарха, а не жалкого преподавателя колледжа, которым он тогда только что оформился.

В чем обстояло дело, Лукьянов выяснил довольно скоро. Элла была чрезмерно энергичной, и мужчины очень быстро уставали от ее диктаторства. Иван Андреевич не уставал, потому что к женскому диктату привык. Его мать всю жизнь командовала собственным мужем и сыном, а потому с женитьбой Лукьянов просто перекочевал из-под крыла одной тиранической женщины под так же услужливо распахнутое крыло другой. То, что к женской диктатуре прилагался роскошный секс, более-менее примирило Ивана Андреевича с действительностью. Сыновей он полюбил от всей души и старался выглядеть счастливым. Но когда вдруг наплывали воспоминания о первой любви, у Лукьянова таким винтом скручивало внутренности, что хотелось разрядиться, запустив в Эллу тарелкой с котлетой или со всего маху хрястнув по столу кулаком. Разумеется, он не делал ни первого, ни второго, но душа терзалась и ныла год от года все сильней.

Иван Андреевич посмотрел в лицо спящей жены. В тускло серебристом мареве белой ночи оно, сделавшееся жемчужным, было очень красиво. Длинные темные волосы картинно опутали подушку, с обнаженной груди сползло одеяло. Элла кормила обоих сыновей грудью почти до года, но она от этого не потеряла ни формы, ни упругости. И все ее тело сохранило безупречность форм. Когда Лукьянов впервые увидел Эллу обнаженной, что называется, потерял дар речи. Она показалась ему богиней. На какое-то время он даже обрадовался тому, что Даша ему отказала. Именно потому, что она отказала, он и женился на такой совершенной женщине. Потом Даша стала приходить к нему во снах. Он боролся с этим как мог – чуть ли не молился: даруй мне, Боже, другие сны! И Боже, как ни странно, послушался. Дашин образ постепенно несколько потускнел, а потом и вовсе пропал. Сны сделались обыкновенными: представляли собой нагромождение мало понятных видений. Но в сердце осталась боль. Лукьянов вскоре забыл, чем она вызвана. Он томился, маялся и не мог понять отчего.