Проситель

— Вот как? — удивился Берендеев. — А я слышал, что их там лечат таким образом, что они не задерживаются на этом свете.

— Если бы их не лечили, они бы жили еще дольше. — упаковав розу, Климова перевязала ее внизу золотистой ленточкой, как надела на нее золотые туфельки.

«И одна из этих сумасшедших — ты, — подумал Берендеев. — Жаль, что тебя не лечат».

— Я, естественно, имею в виду не всех сумасшедших, — продолжила Климова.

«Естественно, — подумал Берендеев, — ни один сумасшедший не согласится с тем, что он сумасшедший».

— Только тех, которые забыли о том, что надо стареть. У них в сознании как бы отключился этот рычажок. А потому, если бы их не кормили таблетками, они могли бы жить вечно. Видишь, как все просто?

— Боюсь, — вздохнул Берендеев, — в моем сознании этот рычажок уже не отключить.

— Я открываю тебе тайну мироздания, — улыбнулась Климова, — твое дело, как ей распорядиться.

— Распорядиться чем? — спросил Берендеев. — Предположением, что сумасшедшие могут жить вечно?

— Если люди в шести поколениях будут изо дня в день внушать себе, что хотят жить вечно, начиная с седьмого поколения они будут жить если и не вечно, то… долго.

— А с девятого у них вырастут крылья? Допускаю, что это так, но здесь и сейчас это совершенно невозможно. Какое мне дело, какими будут люди через… шесть поколений?

— Хорошо, — вновь приблизилась к нему Климова, и Берендеев ощутил уже не зов плоти, а какой-то более сложный, сулящий неизмеримо более острое наслаждение зов. Он вдруг увидел себя (то есть не себя, а бестелесную, очищенную от всего земного, невидимую субстанцию, способную к самым невероятным превращениям и перемещениям, но в то же время определенно бывшую им, Берендеевым) соединяющегося в невообразимом космическом, как во взрыве-рождении сверхновой звезды, оргазме с тем, что было (и одновременно не было, то есть было бесконечно сложнее и совершеннее, чем просто женщина в цветочном павильоне) Климовой. — Я открою тебе еще одну тайну мироздания: конца света не будет. Ты напрасно спешишь. Точнее, тебе некуда спешить.

— Не будет? — тупо переспросил Берендеев. — Никогда?

— Никогда, — подтвердила Климова.

— А как же Библия? — Берендеев притянул к себе Климову, прижался к черной юбке окаменевшим в ширинке членом.

— Библия — священная книга смертных, — задумчиво, но с некоторым не вполне понятным Берендееву недоумением погладила его рукой по ширинке Климова. — Если уподобить человека компьютеру, то это программа, в которую заложен код самоуничтожения. Пока что библейский software — монополист на компьютерном рынке. Но никакая монополия не может быть вечной. Вот тебе третья тайна мироздания: пришла пора менять программу.

— То есть жить по философу Федорову, который мечтал воскресить всех умерших? — предположил Берендеев. — Воскресить и… в космос?

— Все зло, — постучала его по лбу костяшкой согнутого указательного пальца Климова, — здесь.

Звук получился подозрительно звонким, как если бы во лбу Берендеева сосредоточилось не только все зло, но и немалая толика пустоты, то есть глупости.

— Но и вся надежда, — сказала Климова, — тоже здесь. Я понимаю, приподняв юбку, помогла Берендееву просунуть руку в прохладные и гладкие, как отшлифованный мрамор, но, в отличие от мрамора, мягкие пределы бедер, — трудно ориентироваться, когда отсюда, — вновь постучала его по лбу, — поступают взаимоисключающие команды. Надо научиться отличать истинные от ложных. Для этого следует отвлечься от дикого и совершенно неуместного ощущения, что ты что-то значишь в этом мире.

— Я — никто, и имя мое — ничто. — Берендеев вдруг с изумлением обнаружил, что на юбке Климовой нет не только «молнии» или застежки, но вообще отсутствуют какие-либо швы. Юбка плотно, как влажная глина, облепляла талию. Ее можно было скатать обручем вокруг бедер, но не снять. Судя по всему, смуглая рябая Климова была отлита из воды сразу в глиняной юбке. «Но почему тогда, — подумал Берендеев, — у нее полный порядок с трусами?» Не иначе как в мире, где обитала (одевалась?) Климова, знали, зачем нужны кружевные (пусть и из материала типа «металлик») трусы, но не вполне представляли себе, что такое юбка. — Во имя чего я должен отвлекаться от ощущения, что что-то значу? поинтересовался писатель-фантаст Руслан Берендеев. — Что взамен?

— Свобода, — внимательно посмотрела на него Климова, — ни с чем не сравнимая свобода, проистекающая из знания и, следовательно, понимания и, следовательно, слияния с мирозданием. Или, говоря проще, бесконечное расширение мысленного горизонта.

— Ради этого я должен сделаться никем и ничем?

— Твое сознание находится в плену искажающих суть вещей терминов, объяснила Климова. — Все относительно. Быть никем и ничем в одном измерении неизмеримо предпочтительнее, нежели кем-нибудь и чем-нибудь в другом, в особенности… в металле.