Проскочившее поколение

Все эти новые реалии мы хорошо ощущали, они обнаруживались по мере того, как «Литературка» с каждым днем все заметнее и заметнее уходила с газетного рынка. В редакции шли бурные дискуссии, выдвигались самые смелые планы и идеи, осуществив которые, нам казалось, газета не погибнет, сможет остаться на плаву и в новых условиях. Однако проверить, насколько хороши и плодотворны наши идеи, не обманываем ли мы самих себя, оказалось невозможно по одной очень простой и банальной причине: для осуществления их у редакции не было денег.

Когда-то на средства, поступавшие от продажи тиража «Литературной газеты», содержался весь гигантский аппарат Союза писателей СССР, и неплохо содержался. Теперь же почти не осталось даже массовых изданий, которые жили бы за счет подписчиков, почти за каждым из них, так или иначе, стоял чей-то заинтересованный капитал.

Могла ли представить в ту пору «Литературная газета» интерес для по-настоящему крупного финансового игрока? Думаю, да. Имя «Литературная газета» еще славилось во всем мире, и дальновидная компания, вложившая в нее деньги, могла бы рассчитывать на верный доход, и не обязательно только финансовый.

Однако сориентироваться на рынке спроса и предложения, найти наименьшее зло, выйти на спонсора, чьи интересы в наибольшей степени совпадут с интересами газеты, не продешевить, не попасть в кабалу, короче говоря, выгодно продаться — должен был главный редактор.

Каждое печатное издание, сумевшее в то время так или иначе вырваться вперед, имело лидера, обеспечившего такой прорыв. Можно было по-разному относиться к достигнутому результату и к способам, которыми он был достигнут, но газета или журнал, руководимые таким лидером, рынок завоевывали. «Московский комсомолец» вывел из небытия Павел Гусев, «Огонек» перелицевал Виталий Коротич, «Московские новости» имели Егора Яковлева, «Известия» держались благодаря Игорю Голембиовскому, «Коммерсантъ» создал Владимир Яковлев.

Бывало, что кто-то из них, дав делу толчок, уходил, на его место приходил новый лидер, но издание, став уже на ноги, продолжало конкурентную борьбу с не меньшим, а то и большим успехом.

А вот «Литературная газета» все это труднейшее время фактически оставалась без такого лидера. С главными редакторами нам катастрофически не везло.

Началось это сразу же после ухода Чаковского.

Видимым поводом для отставки Чаковского стала ликвидация в ЦК партии отдела культуры. Должность заведующего этим отделом занимал тогда бывший член редколлегии «Правды», поэт Юрий Воронов. Когда-то за то, что на партийном собрании он взял под защиту авторов слишком смелой статьи против цензуры репертуарных комитетов в театрах, вызвавшей недовольство Брежнева, Суслов сослал Юрия Петровича собкором в ГДР, где он провел много лет. В годы перестройки Воронова вернули и назначили в ЦК ведать культурой. А когда отдел ликвидировали и надо было срочно искать Юрию Петровичу другую работу, тут-то и вспомнили о «Литературке». Тем более, Чаковский уже стар, не очень здоров, наверное, и сам он готов уйти на заслуженный отдых. Чаковского пригласили в ЦК, и он, верный солдат партии, немедленно согласился.

Впрочем, время его действительно ушло. Приноровиться к новым порядкам было ему крайне сложно. Однажды, сидя в кабинете у своего зама, он произнес замечательную фразу. «Я старый, богатый и еврей, — сказал он. — А вас всех в ГПУ».

Воронов был человек симпатичный, тихий, очень вежливый, но, видимо, на всю жизнь сломленный тем разносом, что когда-то учинил ему Суслов. Всякий раз долго колебался, прежде чем решиться напечатать статью, которая ему казалась не в меру острой, обязательно «вентилировал» вопрос по правительственным телефонам. Проработал он недолго, ушел по состоянию здоровья.

Когда стало ясно, что Воронов не сегодня-завтра оставит свой пост, группа журналистов «Литературки» обратилась в инстанции, чтобы главным редактором назначили политического обозревателя газеты Федора Бурлацкого. Мне тоже предложили подписать это письмо, но я отказался. Бурлацкий мне не нравился. Мне казалось, если он станет руководить газетой, то разрушится самое ценное, что в ней есть, — ее внутриредакционная атмосфера. Так, к сожалению, и случилось, Бурлацкому важнее всего было воспарить, блеснуть, подать самого себя. Это принимало подчас карикатурные формы. В газете всегда существовала конкуренция материалов: интересные статьи, появлявшиеся даже в самый последний момент перед подписанием номера, обязательно вытесняли статьи менее интересные. Нам такой порядок казался совершенно естественным. Бурлацкий его сломал. Самые интересные материалы откладывались, копились и ставились в номера, которые время от времени вел сам Бурлацкий. Они должны были служить его личной витриной.

Во время августовского путча 1991 года он был в отъезде, на юге. С ним попытались связаться, вызвать в Москву, нужно было, чтобы он четко обозначил свою позицию, но он не появился, видимо, выжидал, чья возьмет. И те же самые люди, которые еще недавно просили назначить его главным редактором, потребовали убрать Бурлацкого.